Капитан Делонпре и впрямь был настоящим асом. Он не стал ходить вокруг да около, приноравливаться да маневрировать; он просто рванул вперед одним броском, точно рассчитав время, направление и величину ускорения. Как говорится в учебнике физики, «любая проблема корректировки орбиты, в принципе поддающаяся разрешению, может быть решена простым увеличением ускорения». При условии, конечно, что у пилота хватит умения. У нашего хватило. Когда закончились перегрузки, я взглянул через плечо в иллюминатор: вот он, «Мейфлауэр», как на ладони, большой, как жизнь, сияющий в отблесках солнечного света. Последовал еле заметный мягкий толчок, а потом динамик пропел:
– Стыковка окончена. Можете отстегнуть ремни.
Я так и сделал. Приник к иллюминатору и воззрился на «Мейфлауэр». Ежу понятно, почему эта штука не может приземляться. У нее и крыльев-то нет, даже в зачаточном состоянии. И форма странная – почти идеальный шар, с одной стороны сужающийся в острый конус. С первого взгляда корабль не поразил меня размерами, пока я не врубился, что крохотная выпуклость, выглядывающая из-за шара, – это нос «Икара», который пришвартовался к «Мейфлауэру» с другого бока. Тут я по достоинству оценил размеры этого шарика; по его корпусу, словно мушки, ползали люди в скафандрах. Один из них кинул что-то, и в нашу сторону полетела тонкая змейка каната. Блямба на его конце, не успев коснуться корпуса «Бифроста», полыхнула алым кистевым разрядом; волосы у меня встали дыбом, по спине побежали мурашки. Какая-то женщина взвизгнула, мисс Эндрюс бросилась ее успокаивать, объясняя, что это всего лишь электрический разряд, пробежавший между двумя кораблями. С таким же успехом она могла сказать, что в корабль ударила молния: пассажирку ее объяснение явно не успокоило.
Сам-то я не испугался: любой салага, хоть немного кумекающий в радио или электронике, мог бы предсказать такой эффект.
Блямба на конце каната звякнула о корпус «Бифроста», потом между кораблями протянули еще один, более прочный линь, и нашу ракету стали медленно подтягивать к «Мейфлауэру», постепенно заполнившему собой весь иллюминатор. Громкоговоритель заскворчал и сообщил:
– Внимание! Всем приготовиться к высадке!
Мисс Эндрюс велела нам не торопиться; наконец подошла наша очередь, и мы двинулись на палубу, с которой загружались в «Бифрост». Отстали только миссис Тарбаттон и ее супруг, жарко спорившие о чем-то со стюардессой. Мы прошли через гибкий стальной цилиндр длиной около десяти футов8 и очутились на борту «Мейфлауэра».
Глава 5.
Капитан Харкнесс
Знаете, что самое неприятное в космических кораблях? То, что на них воняет. Даже на «Мейфлауэре» стояла вонь, а ведь корабль был новеньким, с иголочки. Запахи масла, сварки, растворителей смешались с запахами пота и грязи сотен рабочих, которые жили на корабле, пока строили его. А теперь еще и мы добавили – из трех ракет выгрузилась целая толпа, и от нее разило так, как обычно разит от людей, когда они взволнованы и напуганы. Желудок у меня еще не пришел в норму, и этот смрад его чуть не доконал.
Хуже всего, что на корабле негде по-настоящему освежиться. Простой душ – и тот роскошь. После расселения по каютам нам выдали талоны на пользование душем, по два на неделю. Это же слезы, а не мытье, особенно если учесть, что под душем подразумевалось два галлона9 воды, которые вы имели право вылить себе на голову.
Впрочем, если вам очень уж невтерпеж было помыться, вы могли поспрашивать у окружающих и купить талон у какого-нибудь грязнули. Один парень из моей каюты продавал свои талоны четыре недели подряд; в конце концов мы не выдержали и собственноручно отдраили его, очень качественно и вне очереди. Но это я уже забегаю вперед…
Да, кстати, одежду тоже не сжигали. Ее приходилось стирать. Когда, мы прибыли, на «Мейфлауэре» нас чуть не полчаса разводили по каютам. Пассажиры «Дедала» и «Икара» к этому времени, по идее, должны были уже расселиться, но это только по идее. В проходах, столпилась тьма народу, а пробки в состоянии невесомости, когда не разберешь, где верх, где низ, в сто раз хуже уличных пробок. Стюардесс, способных навести порядок, на корабле не существовало; их роль выполняли эмигранты с надписями «Дежурный» на груди. Однако они чувствовали себя не менее потерянными», чем все остальные. Как в любительском театре, ей-Богу, где контролеры путаются между рядами, не в силах отыскать ваши места.
Только я добрался до своей каюты и пристегнулся, как заревели сирены, а громкоговоритель завопил:
– Приготовиться к старту! Десять минут!
Мы замерли в ожидании.
Казалось, прошло уже больше получаса, когда наконец начался стартовый отсчет. Уильям, сказал я себе, если старт с Земли был таким крутым, то этот наверняка выдавит из тебя кишки. Корабль ведь должен разогнаться и набрать скорость три мили в секунду, то есть треть миллиона миль в час! Честно говоря, у меня затряслись поджилки.
Истекали последние секунды; мягкий толчок прижал меня к подушкам – и все. Я лежал и ждал. Потолок вроде на месте, пол, как и полагается, внизу, на грудь ничего не давит – все в ажуре.
Наверное, первый шаг, решил я: следующий будет покруче.
На потолке зажегся большой экрана и я увидел смеющиеся глаза человека в форме с четырьмя нашивками. Он был моложе капитана Делонпре.
– Друзья мои, с вами говорит капитан Харкнесс. Сила тяжести, равная земной, сохранится на борту в течение четырех часов. Думаю, самое время пообедать, как вы считаете?
Он улыбнулся, и я вдруг осознал, что желудок у меня в полном порядке, только совсем пустой. Капитан, конечно, понимал, что все мы, сухопутные крысы, почувствуем зверский голод, как только вернемся к нормальному весу.
– Мы постараемся обслужить вас как можно быстрее, – продолжал капитан. – Можете расстегнуть ремни, сесть и чувствовать себя как дома. Хочу вас предупредить только об одной вещи.
Наш корабль сбалансирован таким образом, что направление силы тяги двигателя проходит точно через центр силы тяжести. Иначе мы не летели бы по прямой, а все время уклонялись бы в сторону и вместо Ганимеда могли угодить на Солнце.
Мы, естественно, не хотим внезапно превратиться в шашлык, поэтому прошу вас без надобности не отходить от коек. У нас есть устройства, автоматически компенсирующие нарушения баланса, но перегружать их не следует. А потому прежде чем отойти от койки хотя бы на шаг, заручитесь разрешением дежурного.
Капитан снова улыбнулся, но на сей раз улыбка была очень неприятной.
– Нарушителей будем привязывать к койкам насильно, а когда корабль ляжет на курс, я сам определю им меру наказания.
В нашем отсеке не было видно ни одного дежурного. Нам оставалось лишь сидеть и ждать. Я познакомился с соседями по каюте; ребята были кто постарше, кто помладше. Один из них, белобрысый семнадцатилетний бугай по имени Эдвардс – Горлодер Эдвардс – от ожидания скоро устал. Я его не виню; казалось, прошло уже несколько часов, а обедом и не пахло. Я решил, что о нас забыли.
Эдвардс слонялся у двери, то и дело высовывая голову в коридор, и наконец не выдержал:
– Это просто смешно! Не можем же мы так сидеть весь день! Я пойду выясню, в чем дело. Кто со мной?
– Капитан не велел выходить, – отозвался чей-то голос.
– Подумаешь! Что он с нами сделает, интересно? Это над экипажем он царь и Бог.
Я заметил, что капитан на корабле – полновластный хозяин, но Эдвардс меня оборвал:
– Чушь собачья! Мы имеем право знать, что тут творится – и имеем право на обед. Кто со мной, спрашиваю?
– Нарываешься на неприятности, Горлодер, – предупредил кто-то из ребят. Эдвардс умолк; думаю, замечание его несколько отрезвило, но отступить он уже не мог.
– Слушайте, – сказал он наконец, – у нас ведь должен быть дежурный, а его нет. Предлагаю: вы избираете меня дежурным, а я тащу сюда жратву. Идет? – И, поскольку возражений не последовало, объявил: – О’кей, я пошел. Прошло буквально несколько секунд, и в дверях появился дежурный с большим ящиком в руках. Раздав всем по порции обеда, он обнаружил, что осталась одна лишняя. Дежурный сосчитал койки и спросил: