Обернулась. Вокруг никого. Смеркалось. Значит, уже целый день здесь, на кладбище. Но ни страха, ни усталости не чувствовала. Возвращалась в больницу с необъяснимым спокойствием.
Меня встретил тот же врач: “Женщина, где вы были? Произошло чудо! Сын ваш стал неожиданно поправляться. Но это невероятно!” Вокруг толпились врачи, медсестры, о чем-то говорили, спорили, но я их не слышала. “Сын твой будет жив”, — звучали у меня в ушах слова блаженной угодницы Божией Ксении Петербургской.
Вот, Аннушка, какова сила молитвы святых. Только помолись им усердно, и они тут же откликнутся на твою беду, помогут тебе, как помогли дедушке Мише живым остаться, семинарию окончить, детей нажил и внуков и в добром здравии вон уже сколько лет Господу Богу служить.
ЛЮСЯ
Управившись с домашним хозяйством, Анфиса с сыном вошли в избу. Мать зажгла керосиновую лампу, и сразу же в горнице стало уютно. От хорошо протопленной печки исходило тепло, приятно ласкавшее вошедших.
Анфиса села за швейную машинку шить для фронта солдатские рукавицы. Петрок из табуреток построил танк и “палил по фашистам", как и его отец на фронте.
Вдруг собака залаяла, а потом заскулила. Женщина накинула платок и вышла из избы.
— Что случилось, Кнопка?
Анфиса открыла калитку, Кнопка бросилась вперед и подбежала к чему-то темневшему на снегу. Женщина наклонилась и увидела лежащего ребенка лет пяти-шести.
Взяв дитя на руки, Анфиса вернулась в дом. Развязав платки и сняв шубу, она увидела, что это худенькая, слабенькая девочка.
Петрок крутился рядом с матерью.
— Откуда она взялась? А Кнопка молодец, правда, мам?
— Правда, правда! Сбегай-ка за фельдшером, девочка-то без сознания.
Мальчик мигом оделся и убежал.
Месяц отвоевывала у смерти Анфиса девочку. Пришлось продать кое-что из вещей и поменять на лекарство обручальное кольцо. Петрок даже немножко ревновал, что мама так за ней ухаживала.
— Что ты скажешь папе, когда он придет с войны? Он спросит тебя: “Где кольцо, которое я тебе подарил?” Что ответишь ему?
— А я все ему расскажу. Он поймет. Ты, Петрок, не жалей кольца, жизнь девочки дороже. Ты меня не ревнуй, я люблю тебя, но ты же здоровенький и потому должен помогать мне, а не ворчать, как старый дед.
И когда Анфиса уходила из дома, она просила сына смотреть за больной. Петрок для вида делал недовольное лицо, но потом соглашался.
Однажды Анфиса, на заходя в дом, заглянула в окно и увидела картину, которая рассеяла все ее сомнения. Сын поправил подушку и одеяло у девочки, смочил ей губки мокрой ваткой и, что было самое удивительное для Анфисы, Петрок погладил неподвижно лежавшую худенькую ручку девочки.
“Сиделка что надо!” — подумала Анфиса.
И вот пришел наконец долгожданный день, когда девочка открыла глаза. Анфиса улыбнулась:
— Слава Богу! Ожила!
Петрок, стесняясь показать свою радость, нарочито грубо сказал:
Наконец-то оклемалась, а то сиди возле нее.
Мама знала, что это напускное, но все же строго сказала:
— Петя, как тебе не стыдно так говорить!
С этого дня здоровье девочки пошло на поправку, но она не разговаривала. Петрок сделал заключение:
— Она, наверно, глухонемая.
Анфиса обнаружила документы, зашитые в подкладку шубки.
— Значит, ты — Людмила Ивановна Захарова, шести лет от роду. А как тебя звала мама? Людочка?
Девочка молчала.
— Люда? Людмилка? В ответ — молчание.
— Так как же? А может, Люся? Люся кивнула головкой.
— Петрок, а Люся-то наша молодчина. Она все слышит, но только почему-то не говорит. Наверное, она пережила сильное потрясение.
Таким же образом выяснилось, что мамы у девочки нет, а папа на фронте. Анфиса отнесла в поселковый совет найденные документы, чтобы всё записали: может, отец будет разыскивать дочь.
Наступила весна. Приближалась Пасха. Люся совсем выздоровела, но держалась замкнуто. Анфиса понимала, что девочке для исцеления душевных ран необходимо время, она и сына предупредила, чтобы не обижал Люсю. Но та, как только заходил в дом Петрок, тут же взбиралась на печь и смотрела на него из-за занавески.
Однажды мальчик не выдержал:
— Что ты прячешься от меня? Нужна ты мне, как зайцу колбаса!
Петрок взял акварельные краски и кисточку, оставшиеся еще с довоенных времен, и подошел к печке. Люся резко задернула занавеску.
— Сколько ты будешь прятаться? Помоги мне нарисовать узоры. Скоро Пасха, поэтому надо, чтобы все было красиво. Да и маме подарок, у нее день рождения на Пасху. А папа говорил: “Как в лесу появляется первый цветок, так нашей маме прибавляется годок”. Вот и нарисуем ей цветы. Только где? А, придумал! На печке! Сразу увидит!
Люся спустилась вниз, и дети принялись рисовать.
— У тебя здорово получается, — сказал Петрок. Разрисовав печь, довольные дети любовались своей работой. Пришла Анфиса и ужаснулась, увидев разрисованную, размалеванную печь, которую она только на днях так старательно выбелила. Но, посмотрев на детей, поняла, что они “творили” вместе.
“Значит, наконец-то Люся перестала дичиться!” — подумала Анфиса.
— А мы с Люсей подарок тебе сделали к Пасхе и ко дню рождения.
— Вижу, вижу, как вы постарались! — засмеялась Анфиса и не стала их огорчать, что ее день рождения уже прошел. Праздник Пасхи и день рождения не могут совпадать каждый год. Анфиса поблагодарила и поцеловала детей.
Наступил праздник. Солнышко в этот день светило по-особенному. Оно с самого утра заиграло, засверкало, излучая тепло, свет и радость. И лица людей светились радостью. Все ходили друг к другу в гости, обнимались, делились угощениями и обменивались крашеными яйцами.
Когда утром Анфиса христосовалась с Люсей, девочка впервые улыбнулась. А когда Люся христосовалась с Петроком, то они стукнулись носами — и оба рассмеялись. Казалось бы, все налаживалось, и молодая женщина, глядя на детей, радовалась.
Но на второй день Пасхи почтальон вручил Анфисе казенное письмо.
Это было извещение о смерти мужа.
Анфиса медленно опустилась на скамейку и молча залилась слезами. Петрок и Люся прижались к мокрым щекам матери.
Прошел год. Люся так и не заговорила. А на дворе опять стояла весна, и, несмотря на все беды, свалившиеся на людей, поселок вновь жил ожиданием Пасхи.
Анфиса отрезала новую тесемку для Люсино-го крестика. Петрок удивленно спросил:
— А что, Люся крестик носит? Дай-ка мне посмотреть!
Мальчик взял крестик в руки, Люся бросилась к нему.
— Петрок, отдай Люсе крестик. Это святое, благодаря этому крестику Люся жива.
Пасха, Пасха! Радость, радость витала повсюду, давая людям надежду. Повсюду слышалось:
— Христос воскрес! — и в ответ радостное:
— Воистину воскрес!
Петрок, выбегая из дома, крикнул Люсе:
— Бери яйцо покрепче и пошли играть.
Люся стала выбирать, какое же яйцо ей лучше взять, когда вдруг открылась дверь, и в дом, прихрамывая, держа в обожженной руке палку, вошел человек в форме.
Люся смотрела на его улыбающееся лицо и вдруг узнала:
— Папа, папочка!
— Люся, доченька! Слава Богу, наконец-то я нашел тебя!
Вбежала Анфиса. Ей сказали, что к ней в избу вошел военный. Сердце ее готово было выскочить из груди.
— Ваня! — крикнула она.
Военный, опустив девочку на пол, обернулся. Это был Иван, но... не ее Иван. И вдруг раздалось: