И Тюменев действительно стал на четвереньки и пополз.
«Недаром Елена Гавриловна называет его горячкой», – подумал Аркусов, улыбнулся, поморщился и пополз за Тюменевым «в кильватере».
«Нет, я его не возьму в экспедицию. Малодушен. Шляпа, вот именно», – подумал Тюменев, храбро пересекая поляну.
7. Беспокойный день
Елене Гавриловне не спалось. Тревожные мысли одолевали. Иван Иванович – ее Ваня – собирается в какую-то экспедицию, из которой, быть может, и не вернется. Звезда принесла заботы. Начались бури. Дом стоит в затишном месте, а весь дрожит. И Елена Гавриловна, хоть душно, с вечера все двери и окна плотно закрыла. А все шумит лес, гудит ветер, не дает уснуть…
Только под утро незаметно задремала старушка, и вдруг… Трах. Трах. Трах…
Привскочила она на кровати, дрожит, со сна понять ничего не может, только чувствует – в комнате свежим ночным ветерком веет. Протерла глаза и видит, что в доме творится что-то непонятное. Окна и двери сами собой пооткрывались. Вдруг подпрыгнула крышка сундука и тотчас захлопнулась. Дверцы буфета и шкапа раскрылись, словно их изнутри кто-нибудь толкнул. На шкапу стояла круглая фанерная коробка для шляп, плотно прикрытая крышкой. Эта крышка подскочила до потолка, упала на пол и покатилась.
Очень испугалась Елена Гавриловна, выбежала из спальни в столовую, но и там пальба, с глухим шумом взорвались консервные банки на буфете, защелкали пробки, вылетевшие из бутылок с лимонадом и ситро. Как хлопушка, хлопнула пергаментная бумага, которой обвязана была полупустая банка с вареньем. Елена Гавриловна в растерянности металась из стороны в сторону. Она ждала, что и кресла, и диваны, и подушки, и перины начнут взрываться и лопаться, и – долго ли до беды – как бы и самой не лопнуть. Было на то похоже. В висках стучало, в ушах шумело, сердце билось учащенно, дышалось с трудом, руки и ноги похолодели.
Но выстрелы и взрывы прекратились так же внезапно, как и начались. В доме стало тихо. Только шумел, свистел, завывал ветер, пролетавший по вершинам сосен.
Светало. Елена Гавриловна постояла посреди столовой, вздохнула, немного успокоилась и пошла умываться и одеваться – уж больше не уснуть.
В кухне она нашла следы тех же непонятных взрывов: раскрытые дверцы, откинутые крышки, вылетевшие из бутылок пробки. Елена Гавриловна с опаской попробовала прикрывать, затыкать, захлопывать – не взорвется ли опять. Нет, ничего не случилось.
Поставила кофейник с водой на электрическую плиту. И не успела прикрыть новой бумажкой и обвязать банку с вареньем, как кофейник бурно закипел. Так быстро! Что такое с ним стало? Тюменева попробовала кофейник рукой – он был чуть теплый. А вода кипела ключом.
Елена Гавриловна грузно опустилась на табуретку.
Голова закружилась. Ей показалось, что она сходит с ума.
Вдруг с шумом открылась дверь, и на пороге появились Тюменев и Аркусов.
Старушка поднялась, протянула к мужу руки, как бы ища помощи, крикнула:
– Иван Иванович, я едва со страху не умерла. Иван Ива….. – и не договорила. Ее поразил внешний вид Тюменева и Аркусова.
– Что это с вами приключилось? Откуда вы? Грязные, оборванные, избитые. Разбойники напали, что ли?
– Звезда, – ответил Аркусов из-за спины Тюменева.
– Пустяки. Все в порядке, – бодрился Тюменев. – Буря, ветер. Помоги нам немножечко привести себя в порядок. Писем не было?
В последнее время Тюменев получал много писем.
– Почта не пришла. Наверно, буря задержала, – ответила Елена Гавриловна.
За чайным столом Тюменева наконец рассказала о необычайных происшествиях утра.
Иван Иванович слушал, кивал головой, улыбался. Затем быстро прошел в кабинет, принес оттуда барограф и сказал, показывая жене черту на ленте:
– Вот видишь, в четверть пятого утра давление внезапно упало почти до четырехсот миллиметров. В этом весь секрет утренних чудес в решете. Вот почему банки стреляли и шкапы, сундуки открывались: внутреннее давление в банках и ящиках сразу оказалось намного выше внешнего. От этой же причины и новые источники появились.
– А почему атмосферное давление так резко понижается? – спросила Елена Гавриловна.
– Звезда своим притяжением вызывает приливные действия в земных океанах и атмосфере. Два раза в сутки теперь мы испытываем повышенное давление и два раза пониженное, – по мере вращения земного шара.
– И болезни какие-то новые привязались, – продолжала Тюменева. – С утра тело тяжелеть начинает, к полудню совсем отяжелеешь. А к вечеру спадает тяжесть, к полночи же во всем теле такая легкость, что, кажется, взяла бы и полетела. Неужели все это от перемены давления?
– Нет, тут уж сказывается непосредственное влияние силы притяжения звезды, – сказал Тюменев. – Такою «болезнью» теперь мы все больны.
– «Говорит Москва»… – послышался голос из радиоприемника. Передавались утренние известия.
«В экваториальной Африке произошел трагический случай: английский летчик, воспользовавшись необычайно высоким давлением, поднялся на обыкновенном аэроплане на высоту в несколько десятков километров. Но не успел он похвалиться своим рекордом, как сообщил по радио:
«Притяжением звезды оторван от Земли. Не помогла мощность трех тысячесильных моторов. С возрастающей скоростью неудержимо падаю в небо. Задыха…» – На этом сообщение прервалось.
– Вот именно. Упасть в небо это как раз то, что надо. Но и в небо падать надо умеючи. Плохо вычисляют и за это платятся головой, бедняги, – сказал Тюменев.
Елена Гавриловна всполошилась.
– Этого еще недоставало, чтобы люди с Земли на небо падали.
– А вы из дома не выходите, Елена Гавриловна, – сказал Аркусов. – Когда звезда начнет очень сильно притягивать, придется только переселиться на потолок и ходить вверх ногами.
– Что вы, Аркусов, смеетесь надо мной. Я и так напугана.
– Простите, Елена Гавриловна. Смеюсь, шучу. У нас до этого дело не дойдет, но на экваторе в продолжение некоторого периода времени будет происходить нечто подобное. Это когда звезда пройдет в наиближайшем расстоянии от Земли и оторвет часть земной атмосферы…
– Менее трети атмосферы и несколько тысяч кубических километров океанской воды, – прибавил Тюменев.
Через веранду вошел Архимед. Его одежда была в полном порядке. В руках он держал портфель.
– Давно проснулся? – спросил Тюменев племянника.
– Я и не спал.
– Как так не спал? – вспыхнул как порох Тюменев. – Почему не спал? Недисциплинированность? Куда ты теперь годен? После бессонной ночи, пожалуй, два и два не сложишь.
– Пожалуй, и не сложу, – спокойно отвечал Архимед. – Но вы не огорчайтесь, дядюшка. Я уже ночью все сложил. До утра вычислениями занимался. Хотелось скорее кончить.
– Вот как. Но все-таки ты неслух, неслух, вот именно! – ворчал Тюменев, словно Архимед был еще мальчиком. Но это ворчание уже не было сердитым.
– Ну, и что же? Кончил?
– Кончил, дядюшка.
– И что же? Что? Говори скорее!
– А вы меня, может быть, раньше кофе угостите? Со вчерашнего вечера, как говорится, маковой росинки во рту не было, – сказал Архимед с лукавой искоркой в глазах.
– Да ты мне хоть кратенько скажи! – воскликнул Тюменев с видом такого крайнего нетерпения, что Архимед сжалился над своим дядюшкой и сказал:
– Звезда Бета Малого солнца.
– Ага. Вот именно! – крикнул Тюменев так громко, что в клетке на окне затрепыхался чиж. – Значит, так. Значит, по-моему. Изумительно. Совершенно совпадает с э… вот именно… Нет, эта голова кое-чего стоит! – хлопнул он себя по лбу. – И эта голова тоже кое-чего стоит, – легонько хлопнул он по темени племянника.
– Чего вы, дядюшка, деретесь? – спросил Турцев.