Она не сводила с него глаз.
— Не хотите стаканчик хереса? — спросил он, и Ева поняла, что первый раунд остался за ней.
— Спасибо.
— Сухой или сладкий?
— Я не знаю разницы. Никогда не пробовала ни того ни другого, — гордо ответила она. Никто не смеет смеяться над плохими манерами Евы Мэлоун! Она заметила, что Саймон поднял брови от удивления, граничившего с восхищением.
— Тогда попробуйте сладкий. Я сделаю то же самое.
Он налил два стакана.
— Не хотите присесть?
— Нет, спасибо. Наш разговор не займет много времени.
— Ладно, — лаконично ответил он и стал ждать продолжения.
— Я хочу поступить в университет, — начала она.
— В Дублине?
— Да. Но мне кое-что мешает.
— Да?
— А именно то, что я не могу себе этого позволить.
— И сколько теперь стоит обучение в Тринити-колледже?
— Я говорю не о Тринити-колледже, и вы прекрасно это знаете. Речь идет о Дублинском католическом университете.
— Мне очень жаль, но я действительно этого не знал.
— В Тринити много лет не принимали католиков, а когда этот запрет был снят, архиепископ заявил, что католикам там учиться грешно. Так что речь может идти только о ДКУ.
Он протянул руки ладонями вперед, словно обороняясь, и сказал:
— Мир, мир!
Ева продолжила:
— Раз уж вы спросили, плата составляет шестьдесят пять фунтов в год за три года обучения на бакалавра искусств. После этого я бы хотела учиться еще год и защитить диплом по библиотечному делу. Итого еще шестьдесят пять фунтов. Кроме того, придется покупать книги. Мне нужно сто фунтов в год.
— И?..
— И я надеюсь, что вы мне их дадите.
— Взаймы?
— Нет. Без возврата. Потому что вернуть их я не смогу. Если бы я просила у вас взаймы, это было бы ложью.
— Но как вы будете там жить? Вам нужно будет платить за квартиру и все остальное.
— Я отвечу. Это не Тринити. Никаких квартир там нет. Я буду работать в какой-нибудь семье за жилье и питание. Это мне по силам. Я не могу внести только плату за обучение.
— И вы думаете, что ее внесем мы?
— Я буду очень рада, если вы это сделаете. — Никаких благодарностей, решительно сказала себе Ева. Она поклялась, что не воспользуется словом «спасибо». Как бы ни предупреждала ее мать Фрэнсис. «Рада», но не больше.
Саймон задумался.
— Сотня фунтов в год… — повторил он.
— За четыре года, — напомнила Ева. — Я не смогу приступить к занятиям, если не буду знать, что мне не придется просить эти деньги каждый год.
— Вы и сейчас их не просите, — сказал Саймон.
— Верно, не прошу. — У Евы застучало в висках. Она понятия не имела, что их разговор сложится таким образом.
Его улыбка была искренней.
— Я тоже никого ни о чем не прошу. Должно быть, это наша фамильная черта.
Ева ощутила приступ лютого гнева. Он не просто отказывал, но смел потешаться над ней!
Она знала, что ей могут отказать, но думала, что это сделают холодно и высокомерно, решительно закроют за ней дверь и больше не велят впускать. Ева была готова к этому. Она не будет ни плакать, ни умолять, ни обвинять. По городу ходило множество сплетен. Ева знала, что ее отец много лет назад проклял эту семью, и не хотела, чтобы история повторилась.
Она училась сохранять спокойствие.
— Что вы об этом думаете? — ровно спросила она. Ее тон не был ни вызывающим, ни просительным.
— Это звучит разумно, — ответил Саймон.
— Что?
— То, чего вы просите. Я не вижу причин для отказа. — Его улыбка была чарующей.
Ева чувствовала, что если она ответит на эту улыбку, то подвергнет себя какой-то опасности.
— Почему сейчас? — спросила она. — Почему не раньше?
— Потому что раньше вы ко мне не обращались, — просто ответил он.
— Лично не обращалась, — подтвердила Ева.
— Да. Когда к тебе обращается не человек, а религиозный орден, который ни разу не использовал другой подход, это совсем другое дело.
— А какой подход он мог использовать?
— Не знаю. Трудно сказать. Не стану утверждать, что мне понравилось бы, если бы меня пригласили на чай и начали рассыпаться в фальшивых любезностях. Но с их стороны было слишком дерзко требовать денег на ваше содержание так, словно у вас нет своего голоса.
Ева поняла, что Саймон прав. Но она тоже была права. Она не должна была просить у него или кого-нибудь из Уэстуордов то, что принадлежало ей по праву. А мать Фрэнсис они отказали дважды, причем с позором.