— Рада стараться, — ответила Бенни. — За чем-чем, а за словом в карман мы не лазим.
Ветер шевелил его волосы, шею охватывал высокий воротник рубашки, выдававшийся из темно-синего свитера, поверх которого был надет темно-синий пиджак. Джек был таким красивым, что Бенни хотелось протянуть руку и погладить его.
Казалось, улыбка Фоли была предназначена только ей одной.
— Я ужасно рад, что ты там будешь, — повторил он.
— Перестань хмуриться. Тебя же не на казнь ведут. Это всего лишь ребенок, — сказала Кит Еве.
— Черт бы побрал эту шикарную протестантскую школу, — буркнула Ева.
— Ничего подобного. Уверяю тебя, протестантские школы ничем не шикарнее католических.
— Они там помешаны на хороших манерах.
— Нет у нее никаких хороших манер. Иначе она не стала бы умолять прийти такую ворчливую старую каргу, как ты.
Ева улыбнулась.
— Вы правы. Дело не в этом. Просто нам нечего сказать друг другу.
— Тогда возьми с собой кого-нибудь еще. Так будет легче.
— Господи, кто решится пойти со мной на такое дело?
— Может быть, Эйдан Линч?
— Что вы, он испугается до смерти.
— Тогда Нэн.
— Только не Нэн!
Кит рывком подняла глаза.
Тон собеседницы означал, что тема закрыта. Мать Фрэнсис заранее предупредила Кит, что у Евы есть уголки души, куда нет входа никому.
Ева забыла о разговоре. Она думала о словах Нэн, предлагавшей использовать ребенка, чтобы получить постоянный доступ в Уэстлендс.
Это не было шуткой. Нэн говорила без тени юмора. Она сказала, что если получит возможность познакомиться с Уэстуордами, то сама приедет в Нокглен и переночует у Бенни.
— Зачем тебе понадобились старый маразматик, девочка и этот надменный малый, который носит бриджи для верховой езды и говорит с ужасным английским акцентом?
— Они станут началом, — совершенно серьезно ответила Нэн.
Ева вздрогнула при мысли о том, что люди могут быть такими холодными и целеустремленными.
И так изящно признавать свое поражение. Когда Ева сказала, что ни за что не станет знакомить Нэн с Уэстуордами, подруга только пожала плечами.
— Что ж, это сделает кто-нибудь другой, — с легкой улыбкой ответила она.
Когда Ева приехала в школу, Хитер уже была в пальто и берете. Еву приняла директриса, женщина с такой короткой стрижкой, что ее затылок казался выбритым. «Неужели она считает, что это красиво? — подумала Ева. — Боже, как старомодно! Словно из фильма двадцатых-тридцатых годов».
— Мисс Мэлоун, с вашей стороны было очень любезно приехать так быстро. По-моему, Хитер начала собираться, как только проснулась.
— Мы договорились, что я приеду к двум часам, — ответила Ева, осматривая приемную. Странно, что на ее стенах не было изображений святых. Ни статуй, ни лампад в виде Святого Сердца. Словно это и не школа вовсе.
— Ужин у нас в шесть, так что Хитер должна вернуться не позднее семнадцати сорока пяти.
— Конечно. — У Евы сжалось сердце. Чем она будет развлекать девочку почти четыре часа?
— Как вы догадываетесь, мы позвонили мистеру Саймону Уэстуорду, но его не было дома. Мы поговорили с экономкой миссис Уолш, и она подтвердила, что вы действительно их кузина.
— Я только хотела убедиться, что они согласны. Я давно не поддерживала связи с этой семьей.
— Понимаю, — ответила директриса. Эта невзрачная девица по фамилии Мэлоун не могла приходиться Уэстуордам никем, кроме дальней родственницы. Но экономка сказала, что все в порядке.
— Хитер, желаю тебе приятно провести время. Но не слишком утомляй мисс Мэлоун.
— Да, мисс Мартин. Нет, мисс Мартин, — ответила Хитер.
Они вместе вышли на бульвар.
Обе еще молчали, но это молчание не казалось враждебным.
Наконец Ева сказала:
— Я не знаю, чем бы ты хотела заняться. Что ты обычно делаешь, когда куда-то выходишь?
— Я еще никогда никуда не выходила, — просто ответила Хитер.
— А что бы ты хотела сделать?
— Мне все равно. Честно. Что угодно. Только бы уйти. Только бы вырваться из этой давильни!
Она оглянулась на школу, как бежавший из тюрьмы.
— Неужели там так ужасно?
— Там одиноко.
— И где бы ты хотела очутиться?
— Дома. Дома, в Нокглене.
— А там разве не одиноко?
— Нет, там хорошо. Там есть мой пони Малькольм, собака Клара, миссис Уолш, Би и, конечно, дедушка.
Обо всех них Хитер говорила с жаром. Это большое пустое здание было ее домом. А школа, наполненная разговорчивыми детьми, ее ровесниками, — тюрьмой.