– Антоныч, – затрубил Георгий Жорыч, – мне нужны твои люди. С меня литр спирта.
– А что у тебя горит? – деловито спросил Антоныч.
– У меня горит важное дело. Мне нужны люди с брезентами.
– С какими еще брезентами? – не понял Антоныч.
– Да что же ты не понимаешь, – расстроился Чебуров. – Брезенты! На которые у тебя погорельцы валятся! Сигают на которые!
Антоныч помолчал.
– Жорыч, – осторожно спросил он, – с тобой все в порядке?
– Не все! Но я тебе потом объясню… Ты мне одно скажи – сделаешь? Оцепление вокруг больницы, и по периметру – натянутые брезенты…
Антоныч помолчал еще немного.
– Литр, говоришь?
– Что там литр! Сколько попросишь, столько и нацежу.
– Ну, будут тебе брезенты. Если пожара не случится.
– Я твой должник, – Георгий Жорыч с облегчением отключился. И повернулся к Фельдману: – Съели, Генрих Исхакович? Хватит вам каркать уже. У вас, кстати, есть спортивный костюм? Завтра начинаем тренироваться.
11
Первая тренировка показала, что керлинг в России еще не пустил глубокие корни.
– Мячик погонять – это я еще понимаю, – бормотал Ежов, начищая шваброй линолеум, по которому Фельдман, осваиваясь в роли ведущего, осторожно толкал увесистый снаряд.
В правила игры пришлось внести новые изменения. Никто из участников не был в состоянии придать каменюге достаточное ускорение, чтобы она уплыла далеко. К тому же проклятый булыжник ни в какую не хотел скользить по линолеуму. Поэтому Чебуров принял решение: ведущий бежит по дорожке и подталкивает снаряд, а то и вообще не выпускает из рук, не утруждаясь камнеметанием; так даже лучше в смысле подвижности и общего спортивного оздоровления. Физкультурность от этого только выигрывала, тем более, что этим грешил и сам Губернатор.
«Может быть, даже привьется новый спорт – русский керлинг, – мечтал Чебуров. – А что?»
Гуссейнов сосредоточенно растирал дорожку хирургическими махами.
Георгий Жорыч маялся в центре круга-дома и оттуда покрикивал на всех троих, призывая к энтузиазму и резвости. Фельдман поминутно хватался за сердце и показывал, что ему не хватает воздуха и колет в боку. Он двигался еле-еле; опытный терапевт Ежов пристально следил за ним, пытаясь уличить в симуляции, но зам по АХЧ был весьма натурален. Камень и вправду был слишком тяжел для мужчины его лет и комплекции.
Тем печальнее было видеть, насколько успешна команда соперников.
Юные лбы, казалось, нисколько не потеряли от своих застарелых переломов. Они шли уверенно, успешно выбивали врачебные биты, а юноша с огнестрелом выглядел в роли скипа куда увереннее, чем Чебуров.
Георгий Жорыч устроил Фельдману разнос.
– Вы! – орал он, и зык его летел с крыши в согласии с розой ветров. – Вы!… Почему саботируете? Илья Васильевич! Осмотрите его! Снимите кардиограмму… Что вы ваньку валяете, Генрих Исхакович?
Фельдман держался за живот и хватал ртом воздух.
– Пойдемте, Генрих Исхакович, – Ежов тянул его за рукав.
Осмотр ни к чему доброму не привел: кардиограмма была приличная, но жалобы перевесили, и Фельдман лег под капельницу. Георгий Жорыч плюнул и полез на чердак.
– А вы продолжайте! – крикнул он через плечо пациентам.
За сохранностью последних следила бригада сестер, выстроившихся по обе стороны дорожки; за неимением брезентов приходилось довольствоваться такой страховкой. Антоныч наотрез отказался обеспечивать безопасность на тренировках и обещал прислать людей лишь на само мероприятие. Его не убедили даже пять литров, даже шесть.
…Когда Фельдман вышел, Чебуров, карауливший его при дверях, немедленно поволок его обратно.
– Подлечились – и славно, – пыхтел он, толкая зама вверх по лестнице.
Правая рука Фельдмана уже привычно тянулась к левой груди, почти женской.
– Я настаиваю на замене, – заявил он из последних сил. – Не берите грех на душу, Георгий Жорыч.
– Кем? – возопил тот. – Кем я вас заменю?…
Затравленный зам озирался. Зрители отворачивались и прятали глаза, кто-то вспомнил о срочных делах и поспешил вниз.
Взгляд Фельдмана остановился на старом Кошкине.
12
Начмед-старичок так и не разобрался в происходящем.
Он видел, что нечто грядет, но не мог охватить явление во всех его аспектах. Он забрался на крышу, потому что должность обязывала его быть в курсе. На крыше Кошкин серьезно смотрел на игру и невпопад аплодировал.
Георгий Жорыч поманил его пальцем; Кошкин пригнул голову, потоптался и засеменил.