Эмиль трижды прослушал интервью, сидя в приемной почтового отделения. Его раздражал самодовольный голос ученого, но он заставил себя ловить каждое его слово. В приемной было холодно, но агент не делал ничего, чтобы согреться. Виной тому была бутылка коньяка, которую он захватил перед уходом. Ее содержимое уже успело опустеть на две трети.
Не так давно Эмиль Леманн покинул коморку в центральном управлении, будучи не в состоянии выносить разлитое в воздухе напряжение. За последние сутки, еще до появления в эфире Механика, двое агентов покончили с собой, третьего в припадке ярости застрелил коллега. Агенты надирались дорогим алкоголем, слушали неутешительные радиопередачи и неотвратимо теряли над собой контроль.
Эмиль не желал пополнять список мертвецов. Его друзья тоже решили убраться из управления, пока какая-нибудь горячая голова не вздумала поднять на воздух все здание. Виктор Тальбот в сопровождении Макса отправился обратно в Университет. Нигде профессор не чувствовал себя так спокойно и уверенно как в стенах родной лаборатории. Эмиль был за него спокоен — Макс показал себя умным хладнокровным человеком и мог обеспечить старика всем необходимым.
Попрощавшись с Тальботом, показав Максу как надо обращаться с новообретенным оружием — самоубийцам оно все равно было больше ни к чему, вручив припасы на первое время, Эмиль отправился домой, взяв с собой из вещей только револьвер, лампу, сверток с бутербродами и бутылку коньяка.
Как ни странно, но на улицах кое-где все еще горели фонари, составляя слабую конкуренцию грудам тлеющего мусора. Эмиль больше не узнавал столицу, а ведь он прожил в ней много лет. Инсум стал похож на мистическую обитель духов, о которой ему довелось читать в детстве. Теперь здесь раскинулся город мертвых, никогда не знавший солнечного света. Это ужасало, отталкивало, но вместе с тем завораживало. Сладкое щемящее чувство смерти, неотвратимого конца разливалось в душе Эмиля, когда он всматривался в разбитые слепые окна домов, слушал отголоски стремительных шагов и чье-то испуганное сбившееся дыхание.
Редкие прохожие жались к стенам домов, скользя словно тени. Они старательно избегали встречаться друг с другом взглядом, словно стыдились того, во что превратился город. Эмиль ожидал увидеть больше разрушений, но западная часть Инсума практически не пострадала, если не считать разбитых витрин и выбитых дверей. Наверняка, за стенами домов по-прежнему прятались люди, скрываясь в холодных квартирах без света, боясь выдать свое месторасположение. Если бы ему было что терять, он бы к ним присоединился, но теперь это не имело значения.
На мостовой он заметил мертвую лошадь, чей круп был частично обглодан. Она лежала под фонарем в круге света, поэтому была видна издалека. Бродячие собаки затеяли из-за ее протухшего мяса жестокую свару. Револьвер Эмиля был бесполезен против двух десятков разъяренных псов, и агент сделал крюк, обходя их стороной.
Из-за поворота вынырнули двое щуплых подростков, катящих перед собой тачку, наполненную всяким хламом. На плечах у них болтались новенькие охотничьи ружья. Эмиль уступил им дорогу, но ребята, заметив собак, передумали и развернулись обратно. Подросток постарше бросил подозрительный взгляд на Эмиля. Его рука крепче сжала приклад, но подгоняемый товарищем он не стал останавливаться.
Инсум был пропитан злобой и недоверием до самого последнего булыжника на мостовой. Несомненно, для города наступили черные времена. Эмилю хотелось верить, что так было не везде. Отдаленные городки с двумя-тремя тысячами населения могли избежать незавидной участи столицы. Эмиль надеялся, что где-нибудь, хотя бы на далеких фермах люди не уподобились животным. Однако среди агентов ходили неутешительные слухи о массовых самосожжениях в сельской местности. Религиозные фанатики не без успеха подстрекали народ совершить последнюю ошибку в их жизни.
А вот парк практически не изменился… При солнечном свете, он, должно быть, был, как и прежде, довольно милым. Но сейчас, в темноте, в условиях полного отсутствия ветра стволы деревьев напоминали демоническое воинство, застывшее в предвкушении.