Приближаемся к берегу. Речка неширокая — можно перебрести. Очень она походит на Хызыл пых — такая же крутобокая, сердитая, чистая. Вода зло урчит, ударяясь о камни, подмывает корни терновника, колючей стенкой заслонившего подступы к берегу. Сквозь эту стенку не просто пробраться. Здесь уже сильно тянет дымом и гарью. Пожар где-то совсем близко.
Как мы поможем тайге? Делать что-то надо! Мы же пионеры! Арминек неожиданно останавливается.
— Я только сейчас понял, Толай, почему случился пожар!
— Ну?
— Здесь упал небесный огонь! Дошло? Да, да, от него и загорелась тайга.
Как это мне в голову не пришло?
Мчимся чащей навстречу пожару. Чыс окутан белым дымом. Он стелется по земле, приближаясь к нам. Слышен треск горящих деревьев, над которыми взлетают снопы искр. Пламя змейками взбегает по старым, обросшим мхом соснам, враз охватывает их, перебрасывается на соседние деревья…
Захлебываясь горьким дымом и кашляя, смотрим мы на огонь.
Арминек пустился в рассуждения:
— Нет, это не обычный пожар. Простой огонь так бы не горел. Видишь? Он упал с неба. Ночью. А ты говорил, заблудились! Сейчас мы подойдем ближе и возьмем его.
— Как возьмем?
Арминек снисходительно усмехнулся.
— Не руками, конечно. Я взял с собой несколько пачек папирос. Надо прикурить от небесного огня — и все. Так и донесем до дома. Я давно это придумал.
Курить?! Этого еще не хватало! Я табачный дым вовсе не переношу, а тут самому эту гадость глотать. Но как-то, действительно, надо сохранить огонь, если он и в самом деле небесный. Пытаюсь поделиться сомнениями с другом: может,папиросы не понадобятся?
— Вчера была хорошая погода. И ночью ни молний, ни грома… Откуда мог взяться огонь?
Мои слова не убеждают Арминека. Он торопится к горящим деревьям. По-моему, он забыл, что нам сейчас надо позаботиться совсем о другом — бороться с огнем, тушить пожар.
— Я знаю, что говорю,- стоит на своем Арминек.- Это небесный огонь. Он упал с ясного неба.
Ничего ему не докажешь.
Торопливо разорвав пачку «Беломорканала», он неумело прикуривает от тлеющей головни и протягивает папиросы мне.
— Будем курить по очереди.
Его начинает бить кашель. И без того от дыма першит в горле, трудно дышать, а он еще хочет курить без передышки.
Пожар усиливается. Бороться с ним нам двоим — пустое дело. Пришлось отойти к реке. Арминек заставил меня «принять» у него небесный огонь. С отвращением прижег папиросу, стараясь не вдыхать дым. Ну и пакость!
Жарко, душно. Трусим к берегу, низко пригнувшись,- ближе к земле легче дышится. Вот и вода. Перемахнули, не снимая сапог, на другой берег. Тут безопаснее. Надо искать людей. Может, лесника найдем?
— Давай сигналить,- предлагаю я.
— Как?
— А вот так.- Складываю ладони рупором и кричу:- Аууу!
— Что ты делаешь! Папиросу выронишь! Давай ее сюда.
Одно у него на уме!
— Чего зря надрываться,- сердится друг.- Кроме нас, никого нет.
Кто-нибудь все равно услышит.
И тут же до нас доносится голос, похожий на стон. Это не эхо. Кто-то откликается на мой сигнал.
Прислушиваемся.
Снова чей-то голос, но слов не разобрать. Оттуда, где горит лес.
— Надо вернуться,- зову Арминека.- Кто-то попал в беду.
— Там везде огонь,- мнется друг.
Теперь отчетливо слышно: кричат из-за горящих деревьев.
Арминек больше не раздумывает. Швыряет папиросу и первым бежит туда, откуда мы только что вернулись. Я за ним. Проскакиваем сквозь плотную завесу дыма. Совсем рядом зовет человек:
— Сюда!.. Сюда!..
Ползем на голос. В низине, которую обошло пламя, но густо окутало дымом, лезем сквозь кустарники. Навстречу нам с трудом карабкается мужчина. Он выбивается из сил. Мы уже почти рядом с ним. Видим пятна запекшейся крови на лбу и щеках. Он цепляется за кусты и, подтягиваясь, пытается выбраться на возвышенное место.
Подхватываем его и тащим волоком. Он стонет от боли, стараясь продвигаться вперед. Кто это? Как попал сюда? Что с ним случилось? Но сейчас не до расспросов. Надо побыстрее дотащить его до речки. Он молодой, не старше нашего учителя Айдита Андреевича. На нем костюм защитного цвета, какие носят геологи и туристы.
Нам очень тяжело, но мы успеваем выбраться из низинки, которую тут же охватывает огонь. Кое-как подтаскиваем раненого к берегу, усаживаем под старой березкой, нависшей над водой. Он что-то говорит, но очень тихо — не разобрать. Догадаться, однако, можно: ругается.
— Я еще живой,- громче произносит он.- Не надеялись, что целым останусь? Думали, конец мне?