Надира упала и, похоже, не в силах больше была подняться. Я помог Кейт рывком поставить её на ноги.
— Мы почти пришли, — сказал я ей.
«Гиперион» набирал скорость. Нам повезло, что он был на такой высоте. Ветер немножко потреплет нас, но скоро корабль будет падать так быстро, что мы вообще ничего не сможем сделать.
Мы пошатываясь ввалились в ангар, и сердце у меня упало. Конец стыковочного рельса был совершенно изуродован попаданием снаряда. Оба орнитоптера на вид казались неповрежденными, свисая с рельса на своих трапециях. Но теперь невозможно было выдвинуть их на сорок футов на стартовую позицию за створками люка.
— Ничего страшного, — сказала Кейт, оценив ситуацию. — Мы просто отцепим один от трапеции, и я выведу его наружу. Прямо в люк.
— Ты сумеешь? — спросил я.
Она кивнула.
— И ты уже летала на чем-нибудь похожем?
— Конечно.
— Ты мне врешь? — поинтересовался я.
— Да, пытаюсь, — ответила она. — Возьмем вот этот.
Она указала на тот, что был побольше. У него были четыре открытые кабины, расположенные одна за другой. Кейт вскарабкалась по приставной лесенке, заглянула в переднюю кабину и вскрикнула. Я одним прыжком оказался возле неё. Скорчившись на сиденье, там лежал замерзший труп.
— Это ещё кто? — возмутилась Кейт.
Под обледеневшей кожаной курткой на парне было что-то вроде ливреи.
— Хендриксон, — с изумлением сказал я, — слуга Грюнеля.
Неудивительно, что мы не смогли найти его в каюте. Он пытался удрать, когда за «Гиперионом» обнаружилась погоня. Но свалился без сознания, как и все остальные, когда корабль стремительно вознесся в небо.
— А ну, выкинем его отсюда! — прохрипел Хэл, топая вверх по ступенькам.
Здоровой рукой он ухватил Хендриксона с одной стороны, я — с другой. Мы выдернули его из кабины, и он с отвратительным стуком приземлился на пол ангара.
— Насчет этого ни у кого нет возражений? — осведомился Хэл.
Кейт уже запрыгнула в кабину пилота и торопливо изучала приборы.
— Ну и как эта штука работает? — спросил Хэл.
— Её надо завести. — Я указал на рукоятку на кожаном фюзеляже.
— А потом нажимать на педали, — добавила Кейт.
— Педали? — переспросил я.
— Да, если мы хотим продолжать лететь.
Она указала на две педали, выступающие из пола кабины. Я заглянул под следующее сиденье и увидел там такие же.
— Боже правый! — пробормотал Хэл.
Я не представлял, хватит ли у кого-нибудь из нас дыхания, чтобы продержаться хоть сколь-нибудь долго, но сейчас было не время об этом думать. У нас не было выбора. У меня уже начало закладывать уши из-за резко возрастающего давления воздуха. Я решил, что будет лучше, если все рассядутся по местам ещё до того, как понадобиться заводить орнитоптер и открывать створки люка.
Мы с Хэлом помогли Надире забраться в заднюю кабину, потом Хэл вскарабкался в ту, что была впереди.
— Не забудьте пристегнуться, — напомнил я им.
— Давай попробуем, — сказала Кейт, уставившись на все эти ручки, рычаги и приборы.
Выскочив из орнитоптера, я ухватился за рукоять, при помощи которой заводился мотор. Я резко крутанул её один раз, как люди, я видел, делали с автомобилями. Ничего не произошло. Я попытался снова, боясь, что ослаб сильнее, чем думал. Никакого обнадеживающего звука работы двигателя.
— Не так! — крикнула сверху Кейт. — Это как часы. Надо завести пружину!
— Завести пружину, — пробормотал я. Я и забыл.
Снова взявшись за рукоять, я начал вращать её, ещё и ещё, и действительно услышал негромкие отчетливые щелкающие звуки где-то внутри механизма. Хватая ртом воздух, я представлял себе, как вращаются и входят в зацепление друг с другом множество маленьких шестеренок, и не понимал, как, во имя всего святого, этого может быть достаточно, чтобы сдвинуть с места такую махину. Минуту спустя рукоятку уже было не провернуть.
— Готово, — сказал я.
— Отлично, — отозвалась Кейт. — Ну, тогда вперед.
Она, похоже, что-то нажимала и за что-то дергала в своей кабине, но ничего не произошло. Я покачнулся, поскольку корма «Гипериона» опустилась ещё ниже.
— Теперь должно быть нормально, — сказал я.
— Может, вот этим, — бормотала она, и внезапно огромные кожистые крылья дернулись.
Посыпались осколки льда. Оба крыла начали медленно, с хрустом расправляться, словно эта летучая мышь страдала артритом, причем в самой тяжелой форме. Крылья рывками и толчками двигались до тех пор, пока не распрямились полностью. Потом они дернулись было вверх и медленно вернулись обратно.