— Пусть. «Гиперион» будет нашим балластом, когда мы спустим его вниз.
— Но нам ведь придется стравить ещё сколько-то гидрия, чтобы не разорвало газовые отсеки.
— Верно, мистер Куртис.
— Сэр, когда мы спустимся, то можем оказаться слишком тяжелыми.
— Топливо тоже можно сбросить. Выполняйте мои приказы. Это всё, что от вас требуется.
Я следил за их перепалкой едва дыша, потому что видел, что капитан Тритус одержим идеей добраться до «Гипериона». Он готов рискнуть своей жизнью, и нашими заодно, ради этого шанса разбогатеть. Когда мистер Куртис ничего больше не ответил, я не смог сдержаться:
— Сэр, если мне будет позволено сказать…
Он сверкнул на меня глазами, но ничего не сказал, и я поспешил продолжить:
— На высоте в двадцать тысяч футов «Бродяга» может пострадать. Его двигатели не рассчитаны на неё. А команда…
— Довольно, мистер Круз! Запомните, вы стажер и находитесь здесь только с моего дозволения.
— Сэр, но я боюсь, что гипоксия…
— Ступайте на свое место и держите рот закрытым! Я сообщу об этом нарушении субординации. Я не намерен цацкаться с плохо воспитанными сопливыми мальчишками из Академии!
Я с пылающим лицом пошел к столу для прокладывания курса. Остановить капитана Тритуса мог разве что мятеж.
— Мы сыграем в «спешащего домой ангела», — объявил капитан экипажу.
«Спешащий домой ангел» означает крутой и очень быстрый взлет — словно ангел торопится вернуться на небеса — и применяется обычно только в чрезвычайных ситуациях. Я предположил, что капитан надеется: если проделать это быстро, мы меньше пострадаем от высотной болезни при подъеме. Он пытался надуть мать-природу.
— Мы будем там меньше чем через десять минут, — заверил команду Тритус. — Заведем на корабль носовые лини «Гипериона» и закрепим их. А теперь, мистер Куртис, открыть передние танки!
Люк перед командной рубкой открылся, и я увидел в иллюминатор, как жалкие остатки нашего драгоценного балласта летят в море. Теперь, когда нос стал намного легче кормы, он задрался ещё выше, чем прежде. Я услышал, как могучие моторы «Бродяги» взревели на полных оборотах, увлекая нас в небо.
— Скорость двадцать два аэроузла, — сказал мистер Куртис.
— Двенадцать тысяч пятьсот футов, — доложил мистер Шульц.
— Это безумие, — тихо сказал я мистеру Домвилю.
Он коротко кивнул, и я бы сказал, что он держался изо всех сил, стараясь не дрожать. Я взглянул на термометр, висевший возле соседнего иллюминатора. Ртуть уже опустилась ниже нуля. Мистер Домвиль искусно наносил новые данные на карту, отмечая широту и долготу «Гипериона». Я смотрел на цифры.
Смех капитана заставил меня обернуться, потому что такого звука мне ещё не доводилось слышать прежде. Он был грубый и какой-то полузадушенный — словом, не из тех звуков, которые прилично издавать прилюдно.
— Представляете выражение их лиц, когда мы объявимся в порту с «Гиперионом» на буксире, а? — сказал капитан Куртис, довольный чрезвычайно.
Он потянулся за подзорной трубой и уронил её. Наклонившись за нею, он на мгновение неуклюже покачнулся. Когда наконец Тритус сгреб трубу и приставил её к глазу, то издал ещё один смешок.
— Поразительная удача! — заявил он. — Она просто-таки поджидала нас здесь все эти годы, а, мистер Беатти?
— Точно, сэр, — весело отозвался мистер Беатти, стоящий за штурвалом. Он улыбался.
Вот оно, начинается. Я помнил симптомы из учебника. Гипоксия может начинаться с ощущения прекрасного самочувствия, даже эйфории, так что вы и не заметите, что зрение ваше теряет остроту, а сами вы становитесь всё неповоротливее и слабее. Вы можете даже не ощущать нехватки воздуха, до тех пор пока вдруг не упадете без сознания, потому что вашему мозгу и телу не хватает кислорода. Если у вас хорошее здоровье, вы сможете продержаться немножко дольше, но у капитана Тритуса и его экипажа здоровье не из лучших. Все они грузные и курят, и им не продержаться до двадцати тысяч футов. Я обеспокоенно обернулся к мистеру Домвилю. Его здоровье было самым никудышным. Он щурился и дышал неровно и трудно, как после бега.
— Мистер Домвиль?
— Мне надо сесть, — выдохнул он.
Я подтащил к нему табурет и поддерживал, пока он не умостился на краешке, навалившись верхней половиной тела на стол. Казалось, что ему трудно держать голову. Я стащил с себя куртку и накинул ему на плечи.
— Четырнадцать тысяч футов, сэр!
Было уже минус три градуса. По окнам расползались красивые ледяные узоры.