Хорошо было снова быть при деле. Я наслаждался своими новыми обязанностями, хотя и не мог не чувствовать себя виноватым, потому что обрел их в результате смерти человека. Поскольку Ками Шерпа всё ещё был прикован к постели, работы было полно, и Хэл частенько отправлял меня в «воронье гнездо». Часть обязанностей Далки тоже легла на меня: следить за состоянием оснастки, газовых отсеков и клапанов. Однажды Хэл даже позволил мне отстоять вахту в качестве штурмана.
Снова войти в судовой рабочий ритм — это очень успокаивало. А ещё мне полегчало оттого, что я убрался подальше от Кейт и Надиры.
Глядя, как Хэл кружит Кейт в танце, я почувствовал, что он может с такой же легкостью закружить её и по жизни. Ещё перед рейсом она сказала мне, что её интерес к Хэлу не простирается дальше его корабля, но я бы сказал, что она увлеклась им. Стоило ему появиться, как она становилась ужасно застенчивой, и начинала поправлять волосы, и смеялась чаще обычного. Я не знал прежде, как больно может ранить ревность. Так как же тогда получилось, что в то же время мне хотелось смотреть на Надиру и чувствовать её взгляд? Как вышло, что мне нравилось вспоминать, как её блузка скользила под моими пальцами, когда мы танцевали?
Меня одновременно влекло в разные стороны, и это было отвратительно. Я не нравился сам себе. Жаль, что рядом не было База. Он бы сумел всё уладить. Он понимает в таких делах. Наверно, в душе моей таятся порочные наклонности, а иначе как могу я обожать Кейт и желать и Надиру тоже? В свободное от вахт время я стал отсиживаться в своей каюте, вместо того чтобы присоединяться к ним в салоне. Во время общих трапез я быстро ел, а потом придумывал всякие причины, чтобы ускользнуть.
Я перевел взгляд на восток. Рассвет уже занимался, он-то никогда не обманывает. Скоро над горизонтом покажется солнце и снова окрасит безоблачное небо в яркие цвета. Для «Сагарматхи» начнется новый день спокойного полета.
Я удивился, услышав шаги по трапу, потому что с начала вахты не прошло ещё и двух часов. Я глянул вниз и увидел поднимающуюся в «воронье гнездо» Надиру.
— Доброе утро, — сказала она, ступая на площадку. Она чуть-чуть запыхалась от подъема; на такой высоте воздух стал очень разреженным.
— Рано ты поднялась, — сказал я.
— Когда миссис Рам просыпается, она начинает мурлыкать себе под нос, и я уже не могу больше уснуть. Мне захотелось увидеть рассвет.
— Вообще-то ты не должна здесь находиться.
— Почему?
— Я на вахте. Предполагается, что всё внимание я должен уделять исключительно небу.
— Сделаем вид, что меня здесь нет, — сказала она, и мы оба улыбнулись, потому что марсовая площадка размером не больше телефонной будки. — Можно мне всё-таки остаться, пока не рассветет? А потом я исчезну, даю слово.
Я коротко кивнул и снова обратил взгляд к небу, от всей души желая, чтобы солнце поторопилось. Я мог не замечать Надиру не больше, чем столб пламени. Уголком глаза я следил, как она молча смотрит на восток.
Кейт бы не молчала.
Она бы делала всякие наблюдения и рассказывала мне обо всем, что пришло бы ей на ум. Она бы сердила и смешила меня. И её было бы не остановить. Я любил её болтовню. Направьте её энергию в нужное русло, и ею можно будет осветить весь Париж. Мои чувства к Кейт были так сильны, что я сам едва мог разобраться в них. Когда я оказывался рядом с ней, меня переполняли одновременно счастье, желание и паника. Мне хотелось говорить с ней, кричать на неё, касаться её, целовать её. Хотелось убежать от неё. Всё это было так мучительно.
Солнце поднималось ужасно медленно.
— Ты, должно быть, очень любишь это, — произнесла Надира. — Этот вид.
— Да, это ни с чем не сравнимо.
— Я не могу предсказывать будущее, — сказала она, — но так уж вышло, что я неплохо справляюсь с цифрами. Я могла бы помочь тебе.
Я старался скрывать от всех свои затруднения и, когда корпел над учебниками, ругался только про себя. Но Надира, видимо, внимательно наблюдала за мной и заметила, как я без конца стираю и зачеркиваю. Если бы то же самое предложила Кейт, думаю, я бы предпочел сказать: «Нет, спасибо, я вполне справлюсь сам». Она и так уж слишком блистательна. У меня и без того такое чувство, что я осужден вечно плестись у неё в хвосте. Предполагается, что воздухоплавание — это моя стихия; гордость не позволила бы мне позволить ей превзойти меня и в этом тоже.