Я думал о Кейт и Хэле, вместе обследующим корабль. Если она испугается, она, может быть, схватит его за руку или прижмется к нему. А он выпятит грудь и будет успокаивать её мужественными речами. И она почувствует себя в безопасности рядом с ним. Он забрал её себе. В любой момент он может сделать ей предложение. А что скажет она? Если «да», то, может, это будет даже милосердно по отношению ко мне. У нас с ней столько же общего, сколько у рыбы с кенгуру, — так в прошлом году сказал мне мой хороший друг Баз. Я подумал, что он, в конце концов, прав.
Я взглянул на Надиру. Пряди её темных волос выбились из-под капюшона. И снова, как часто бывало, вспомнил про наш поцелуй. Она очень красивая. Во многих отношениях с ней у меня больше общего, чем с Кейт. Мы оба знаем, что значит происходить из низов, самим пробивать себе дорогу. Оба лишились отца. Когда я с нею, у меня нет чувства, будто я должен постоянно что-то доказывать. Я не знал, как расценивать тот поцелуй в «вороньем гнезде». Может быть, она была просто счастлива оттого, что сумела избежать ужасного замужества, и для неё он ничего не значил. Почему-то эта мысль была мне неприятна. И всё же мои собственные чувства оставались загадкой для меня. Как будто холод «Гипериона» заморозил часть моего сердца с пульсом заодно. Я постарался думать только о предстоящей нам работе.
Дойдя до последней двери по правой стороне мостика, мы остановились. Я повернул ручку и ощутил дрожь предчувствия. Стиснув зубы, я толчком распахнул дверь.
Мы вошли, и во мне вспыхнула надежда, поскольку помещение было забито деревянными ящиками. Подняв ближайшую крышку, я увидел, однако, что там не золото, а провизия. Мешки с мукой и рисом громоздились у стен. Ящик за ящиком демонстрировали нам всевозможные консервные банки: персики, телячьи мозги, салат. Целые замороженные кролики, прямо с мехом и потрохами. Еды столько, что можно было снарядить пешую экспедицию в Антарктиду. Я, пожалуй, не очень этому удивился, поскольку, судя по судовому журналу, «Гиперион» отправился в долгое путешествие и ему не дозволялось пополнять запасы пищи в пути.
Мы двинулись дальше. Следующим оказался стыковочный отсек. По потолку был проложен здоровенный рельс, к которому на стыковочных трапециях были подвешены два летающих агрегата, невероятно древних. Привычные мне орнитоптеры имели пару машущих оперенных крыльев, позволяющих набирать высоту и скорость. Но машины Грюнеля походили скорее на летучих мышей, чем на птиц. На их крыльях не было перьев, и сделаны они были из какого-то материала вроде мягкой кожи, странно мятого и с прожилками. Поверх крыльев и кабины пилота были установлены два пропеллера. Несомненно, это были очень несуразные штуки, к тому же на вид очень непрочные. И всё же я видел, что места в них рассчитаны не на одного, а на четырех пассажиров, так что они явно были достаточно мощные.
Орнитоптеры висели всего в нескольких футах над полом, и я рассмотрел один из них поближе. Спереди у него торчала металлическая рукоятка, похожая на заводную ручку у автомобиля. В кожистом боку я обнаружил крышку, открыл её и осветил фонариком его поблескивающие внутренности: шестерни, шкивы, звездочки и всякую прочую мелочь, которую можно отыскать на заводах Швейцарии. И никаких следов двигателя внутреннего сгорания.
— Это же часовой механизм, — с изумлением сказал я Надире. — Ему даже не нужно горючее.
Я никогда не слышал о таких штуках: двигатель, работающий без топлива Аруба. В полу ангара находился стыковочный люк, плотно закрытый и запечатанный коркой льда. Поднимались ли эти странные агрегаты когда-нибудь в небо, или же это были очередные разработки Грюнеля? Мне вспомнились его удивительные наброски летающего города и бесчисленные орнитоптеры, которыми пестрело небо над ним. И летающие люди тоже…
Здесь, на дальней стене ангара, висела пара огромных искусственных крыльев. Я подошел, чтобы лучше рассмотреть их. Каждое крыло было густо покрыто перьями и складывалось наподобие веера. Крылья крепились к замысловатому каркасу, который пристегивался к груди, рукам и ногам — поскольку там, похоже, был и хвост тоже, которым можно было управлять ногами.
— Как ты думаешь, они действуют? — спросил я Надиру.
— Может, попробуешь?
Я рассмеялся. На «Авроре» часто шутили, что я легче воздуха. И где-то в глубине души мне до сих пор верилось, что, если я когда-нибудь сорвусь, небо удержит меня и я полечу. Я ещё раз коснулся крыла рукой. Как счастлив бы я был попробовать!