Рискуя обозлить ханжей, осмелюсь высказать предположение, что в будущем, когда, человечество исчерпает природные энергетические ресурсы, оно задаст себе вопрос: а не может ли и человек подняться в воздух за счет перевариваемой им пищи? И, быть может, уже живет и здравствует неведомый изобретатель, некий гороховый Дедал, замысливший осуществление этой идеи. Когда он предложит свой проект человечеству, то на первых порах будет поруган и осмеян, —
Но я отвлекся. Вернусь к тому, что, стоя под гороховым деревом, я срывал с его ветвей стручки и с аппетитом поглощал их содержимое. Я ел, ел, ел — и не мог насытиться. Но вот наконец настала блаженная минута: я почувствовал, что больше ни одной горошины съесть не могу. И тут я глянул в сторону и обомлел, затрясся мелкой дрожью. И было от чего! На этот самый луг из лесной чащи вышли два тигра. Одного из них я сразу узнал, — то был Кривохвост, мой знакомец. Второй экземпляр был поменьше, поизящней, я сразу догадался, что это — тигродама, законная половина Кривохвоста. Увидя меня, она свирепо замяукала, спружинилась — и у меня возникло убеждение, что сейчас для меня наступит спокойствие No 10. То есть они сожрут меня за милую душу. Но тут послышался второй голос — это Кривохвост замяукал… И вдруг вижу: мяучит он не в мою сторону, а в сторону своей подруги, склонясь к ее пушистому уху. И мяуканье у него не агрессивное, а с какими-то лирическими переливами. Потом оба удалились.
На следующее утро я опять пришел туда питаться. Жую горох, и вдруг — новая встреча: из чащи выходит тигрище. Не Кривохвост, а другой. Остановился шагах в десяти от меня — и победоносно облизывается. Ну, думаю, не вернуться мне на Землю-матушку. А зверь остановился и вроде бы призадумался, вспоминая что-то. Потом мотнул головой, еще раз облизнулся на прощание — и мирно ушел в лес. У меня создалось впечатление, что он и съел бы меня, да ему кем-то дано руководящее указание не трогать этого аппетитного незнакомца. Ясное дело, это Кривохвост заботу проявил, шефство надо мною взял, разъяснил своим собратьям по когтям. Что питаться мною — грех. С того дня я перестал бояться тамошних зверей. Я вдруг осознал, что я для них — парень свой в доску.
26. ВЕЩИЙ СОН
Погода на Фемиде стояла отличная, дачная; пища была однообразная, но питательная; мои ручные часики трудились исправно, приближая час моего возвращения на Землю. Казалось бы, живи, надейся и радуйся. Но новая разновидность страха заползла в мой ум — то была боязнь невозвращения. Мне стало казаться, что Юрик никогда не прилетит за мной, что Юрика и в живых уже нет, что я здесь — один навсегда. А если так — то стоит ли жить? Стоит ли дожидаться того дня, когда я в назначенный час приду к подножию Храма Одиночества, буду там ждать прибытия моего друга, и никто не спустится ко мне с неба? Боязнь стать космическим невозвращенцем преследовала меня наяву и во сне. Настали двадцать седьмые сутки моего пребывания на Фемиде. Очень памятные для меня сутки! В ту ночь мне приснился странный сон. Странный тем, что, проснувшись, я позабыл его содержание, ведь обычно свои сновидения я запоминаю очень точно. А тут я помнил только то, что вначале мне было почему-то очень, очень страшно, а потом вдруг стало совсем-совсем не страшно, и проснулся я от радости, от желания поделиться с Настей счастливой вестью. Но Насти рядом не было, она жила за тридевять небес отсюда. И что за радостная весть — я не помнил. Вокруг же ничего радостного — все та же самая осточертевшая Фемида…
Я спустился к ручью, умылся, потом позавтракал запасенным заранее горохом, потом стал шагать взад-вперед по поляне, пытаясь припомнить, что же такое замечательное я видел во сне. И вдруг кое-что вспомнил. Вспомнил, что сон мой заканчивался тем, будто я сижу на стволе того сломанного бурей дерева, которое тигровый хвост прищемило; сижу там, и в левой руке у меня записная книжка, а в правой — авторучка. И вот теперь — уже вполне наяву — я направился к этому дереву, сел на его шершавый, ствол и вынул из кармана своего потрепанного пиджака записную книжку и авторучку. И тут вспомнил то самое главное, что видел во сне, — и сделал короткую запись. Свершилось то, о чем я тайно мечтал всю жизнь: я открыл Формулу Бесстрашия.