Я всегда с радостью возвращаюсь домой, но мне никогда не спалось хорошо на земле. Проходили считаные дни в маленьком помещении, и я начинал чувствовать себя как в тюрьме. Усталость и безмолвная тревога матери переполняли тесные комнаты, и я начинал бояться, что вот-вот задохнусь. И, что хуже всего, мне начинало так не хватать отца, что грудь словно сдавливал огромный кулак.
Он никогда не снился мне на земле — всегда только на борту «Авроры».
Только в воздухе я мог чувствовать его рядом, только там у меня не было ощущения, что все кончено. Но я не мог признаться в этом матери.
Сейчас, вновь оторвавшись от земли, я глубоко вздохнул и почувствовал, как с груди и плеч словно свалилась некая тяжесть. На земле тоже случаются радости, и главная из них — это возможность снова покинуть ее. Нет ничего грандиознее, чем ощущать силу и изящество «Авроры» — всех ее костей, и мышц, и сухожилий, — когда она вот так легко скользит в небо, оставляя землю внизу.
В иллюминаторы видны были десятки других воздушных кораблей, некоторые только что оторвались от земли, подобно нам, чтобы разлететься во все уголки земного шара. Вот пассажирский лайнер «Титания», направляющийся в Париж, а вон там «Звезда Арктики», летит к самой макушке мира, остановки по расписанию в Йеллоунайфе, Готхобе, Санкт-Петербурге и Архангельске. Под нами я заметил идущий на посадку великолепный «Восточный экспресс», прибывший из Константинополя. Высоко в небе выстроились в очередь воздушные грузовые суда с Дальнего Востока, их серебристые шкуры так и сверкают в лучах встающего солнца, они ждут команды начальника порта, чтобы начать снижение.
Все пути сходятся здесь, и нет уголка, куда вы не смогли бы отсюда долететь.
Сами мы направлялись на другую сторону земли, в Сидней, Австралия, пять дней лету над Тихим океаном. Последние двадцать четыре часа пролетели незаметно, потому что весь экипаж занимался кораблем, дозаправлял его, пополнял запасы провизии. Ночью мы закачали в газовые отсеки гидрий, в балластные и питьевые танки — воду.
А еда! Сколько мы ее набрали — это нечто, уж я-то знаю, ибо я, Мэтт Круз, помогал затащить все это на борт: семьсот тридцать кило картошки, три тысячи двести яиц, четыреста пятьдесят кило масла и сыра. В итоге мы загрузили без малого пять с половиной тонн продуктов для этого путешествия, а когда увидишь все это разложенным на полу грузового отсека да потаскаешь на своих плечах, начинает казаться, что и всей стране столько не съесть.
И ведь вот что поразительно. Вместе со всей провизией, и грузом, и оборудованием, с пассажирами и экипажем «Аврора» весит около девятисот тонн. Это действительно огромный корабль, двести семьдесят метров от носа до кормы, четырнадцать палуб. Но наполните ее гидрием, и она становится почти невесомой. В это утро понадобилось всего-то два человека, по одному на нос и корму, чтобы вывести ее из ангара и провести через все взлетное поле к причальной мачте.
Так легко.
Когда я увидел подобное в первый раз, я не поверил своим глазам, казалось, что это противоречит всем законам природы. А потом все, что надо было сделать «Авроре», — это сбросить несколько сотен литров воды, и она становилась легче воздуха.
Конечно, на это есть всякие математические объяснения. Иначе и быть не может, потому что гидрий — самый легкий газ. Намного легче гелия и даже водорода. Но когда увидишь «Аврору» и как она плывет и взлетает — забываешь про всю математику и просто смотришь, раскрыв глаза.
На взлет!
Некогда таращиться в окно. Я юнга, а на борту сто двадцать пассажиров, и всем надо помочь устроиться. Я показывал им их каюты, объяснял, как работают раковины, туалеты и души, распаковывал чемоданы и рассказывал о распорядке кормежки, и сеансов в нашем кинотеатре, и фортепьянных концертов в холле по правому борту на А-палубе, и…