— Весь имевшийся на корабле летучий газ они слили и отправили на завод, расположенный неподалеку от Дазбы, — продолжил лорд Вилдрейк. — Они используют чрева наших женщин для создания органического заменителя летучего газа.
— Наблюдатели сообщили, что вы уничтожили это место.
— В своих научных разработках они не достигли больших успехов — им не удалось сделать газ менее горючим, — ответил Вилдрейк. — Я просто воспользовался благоприятными сопутствующими обстоятельствами.
— Если им не нравится, пусть держатся как можно дальше от нашей кухни, Вилдрейк.
— Вы только что выразили мои мысли, генеральный адвокат.
— Теперь, после того как калиф немного обжег себе пальцы, я предлагаю вам новую работу, Вилдрейк.
— Я так и думал. — Кожа лорда Вилдрейка приобрела здоровый красноватый блеск. Насыщенный шайном пот наполнил помещение резким запахом, напоминающим аромат корицы. — Пропал еще один ваш воздушный корабль?
— Не корабль. Человек. Волк Номер Двенадцать совсем отбился от рук.
— Гарольд? — удивился Вилдрейк. Он на минуту прекратил подтягивания, но продолжал цепляться за трубу. — Так-так. Старый капризный мальчик Гарольд Стейв. Значит, Ловцу волков предстоит отловить другого Ловца волков.
— Совершенно верно, — подтвердила леди Риддл. — Я понимаю, вас с ним связывают воспоминания прошлого, я имею в виду, помимо вашей флотской службы. Проблем в связи с этим не возникнет?
— По моему мнению, перевозки бочонков с водяным балластом по всему королевству вряд ли можно считать флотской службой, мадам, — ответил лорд Вилдрейк.
— Но из всех тех, кто был схвачен, только вам и Гарри Стейву удалось выжить в лагере Флавстар, — заметила леди Риддл. — Да еще тому богатому парню, вольному стрелку.
— Шесть месяцев любезного гостеприимства Комитета Общественной Безопасности Содружества не могли не сказаться на нас. С трудом верится, что мы смогли пережить то, что выпало на нашу долю.
Леди Риддл откинулась на спинку кресла. К шайну Вилдрейк пристрастился именно в лагере. Он нарастил мощную мышечную массу — как будто специально для того, чтобы больше никогда никакой палач Содружества не посмел и пальцем прикоснуться к нему.
— После вашего побега, насколько мне помнится, мнения относительно того, чья ошибка привела к провалу операции в Квотершифте, разделились.
— Стоит ли тогда удивляться, что у меня возникло особое мнение на сей счет, генеральный адвокат. Гарольд Стейв — человек, у которого свой взгляд на то, что такое справедливость. От него можно ожидать чего угодно. Он отнюдь не джентльмен.
— Последнее, пожалуй, соответствует истине. Но если помнить о том, какие разрушения вы оставляете после себя, Вилдрейк, то вряд вы вправе делать подобные заявления.
— Мне кажется, мадам, что именно мои прежние разногласия с волком Номер Двенадцать побудили вас обратиться ко мне с вашим предложением. Считайте, что у меня есть стимул. Судя по всему, охота будет интересная.
— В таком случае, вы получаете свободу действий, Вилдрейк. И вот еще что…
— Да, мадам?
— Если можно, постарайтесь доставить его хотя бы в таком состоянии, чтобы наши маги-дознаватели смогли допросить его.
— Приложу все возможные усилия к этому, госпожа генеральный адвокат, — ответил лорд Вилдрейк и соскочил на пол, чувствуя восхитительную боль в мышцах. — Все мыслимые усилия.
Оливер стоял на мощенной брусчаткой улице неподалеку от Боунгейтской тюрьмы, к которой стеклись многотысячные толпы желающих присутствовать на его казни. Торговцы с лотками подгнивших фруктов расхваливали свой товар любителям забрасывать осужденных гнилью. Вот и сейчас в сторону эшафота уже летели подпорченные яблоки. Но самым шиком считалось сначала дать несчастному почувствовать под ногами табурет, и лишь затем, когда он начинал «танцевать Боунгейтскую кадриль», забросать его овощной гнилью.
Инспектор Пуллингер торжественно вскинул руки, и толпа разом умолкла.
— За нарушение королевского приказа об обязательной регистрации, нарушение регистрационных границ, утаивание от Департамента по делам феев предметов, оговоренных в шестом пункте Закона о контроле над фейбридами, за злодейское умышленное убийство по трем пунктам обвинительного акта Оливер Брукс приговаривается к смерти через повешение.
Толпа взревела от восторга, а на эшафот, для отправления обряда обращения, вступила женщина-викарий. Она говорила очень тихо, и ее могли слышать только Оливер и те, кто стоял неподалеку от него.