Но все эти мысли и наблюдения скользили по поверхности сознания, а где-то в глубине шел спор с самим собой. Сегодня — решающий день: пойдет нефть, и придется еще раз признать свое поражение? Или нефти не будет?.. А если не будет? Разве он станет радоваться? Нет, положа руку на сердце, сейчас он мог сказать, что поражение сазаклынцев переживал бы как собственную беду… Так что же это получается? Как ни кинь — все плохо? Он, Аннатувак Човдуров, всегда открыто гордившийся ясностью и прямолинейностью взглядов, заблудился в трех соснах? «Диалектика… — сказал бы Аман и еще добавил бы: — Тупик, в который упирается всякий, свернувший с единственно правильного партийного пути…» Что ж, теперь фронтовой друг может быть доволен. Даже мысленно разговаривая с ним, Аннатувак научился угадывать его возражения. Однако нехорошо сидеть здесь в одиночестве, будто сторонясь всех. Аннатувак поднялся и подошел к Сулейманову, который безотрывно всматривался в желоб.
К буровой, с трудом пробиваясь в глубоких бороздах, подъехал еще один «газик». Из него выскочил Тихомиров, а следом — двое работников филиала научно-исследовательского института.
— Факельщик приехал, — сказал Сулейманов и отвернулся.
Аннатувак холодно взглянул на Евгения Евсеевича. Он не звал его сюда, сам приехал. А зачем?
Встретившись взглядом с Човдуровым, Евгений Евсеевич сразу отвел глаза, резко повернулся и направился к Зоряну, молодому участковому геологу Сазаклы. Но тот и не заметил ученого. Потеряв голову от волнения, он метался взад и вперед, расталкивая своих и чужих, на ходу отдавая распоряжения всем, кто попадался на пути. Сулейманову он приказал убрать глину под желобом, Аннатуваку — собрать железо, разбросанное вокруг буровой, и никак не мог понять, почему все смеются.
До Аннатувака донесся голос Амана, тот говорил усатому бурильщику:
— От этого будет зависеть, начнем ли мы, например, устраивать здесь душевую…
Човдуров улыбнулся. Как странно, они с Аманом будто поменялись ролями. Тот решает практические вопросы, Аннатувак анализирует, обобщает, о диалектике задумался… Но, как ни хорошо Човдуров знал Амана, на этот раз он ошибся. Ни на минуту не покидало парторга ощущение значительности этого дня. Казалось, за испытанием заброшенной в песках буровой Атабая незримо следят сегодня и в Ашхабаде, и даже в Москве. Может быть, сегодня прозвучит первый сигнал к общему наступлению на пустыню всех туркменских нефтяников, к выходу на новые площади за большой нефтью.
Бывают такие дни в жизни каждого производственного коллектива, когда сквозь текучку будничных дел, сутолоку обычных хлопот и обязанностей вдруг у каждого начинают пробиваться догадки о смысле происходящего, о самом главном, ради чего работают. Эти дни как бы подбивают черту под многими годами, проработанными вместе, еще теснее сплачивают людей.
Бригада Тагана Човдурова, пройдя напрямик через два-три бархана, тоже явилась к буровой Атабая. Таган-ага сразу включился в работы и, пожалуй, суетился больше всех. Как мальчишка, бегал вызывать трактористов, чтобы убрать площадку вокруг буровой, и даже вместе с Чекером оттаскивал трубы в сторону. Ждали нефть не на его буровой, но Таган-ага ждал с такой же яростной надеждой, как и его старый друг Атабай. Ради такого дня он и стремился в Сазаклы, чтобы самому пробивать первый путь, как некогда в Небит-Даге, чтобы снова чувствовать руками и сердцем, что молодость еще не прошла…
Устав ворочать трубы, Таган-ага остановился на минуту рядом с Джапаром и заметил взгляд палатчика, устремленный куда-то вдаль, за барханы. Таган молча поглядел на товарища — словно тень прикрыла глаза и густые рыжие ресницы, и старик старался понять, что огорчило Джапара в этот сверкающий солнцем день. Угадывая молчаливый вопрос, Джапар сказал:
— Может, и он лежит под сыпучим барханом…
Таган понял, что Джапар вспомнил о своем отце, погибшем здесь еще в гражданскую войну.
— Они погибали в этих песках ради нашего счастья… — осторожно начал Таган.
— Да, да! Времена меняются быстро, — перебил Джапар, которому и самому не хотелось предаваться печальным воспоминаниям. — Наши отцы плелись тут вслед за единственным верблюдом, а мы добываем черный жемчуг под семью пластами земли.
— И добудем! — раздался из-за его спины голос Амана.
— Ты думаешь, товарищ парторг, буровая даст нефть? — недоверчиво спросил Чекер, подошедший вместе с Аманом. С тех пор как Аман взял его с собой однажды в город и повел в Дом культуры на концерт, а ночью долго беседовал, оставив его ночевать у себя в холостяцкой квартире, великан очень привязался к парторгу.