— Что случилось? — испугалась Айгюль.
— Крепко поругался с сыном! Тот оскорбил его при людях, разве так можно…
— Из-за чего, Тойджан?
Ей вдруг пришло в голову, что они поссорились из-за нее и Тойджана.
— В бригаде мы все хотим ехать бурить в Сазаклы. Отец высказался об этом в конторе, а Човдуров лезет на стену — ему бы вообще закрыть разведку в пустыне. Трус!
Айгюль, счастливая оттого, что Тойджан наконец появился, не хотела спорить и обижаться.
— Уже пробовали, Тойджан. Ведь бурили, и не было удачи, — примирительно заметила она.
— Так и твой брат говорит.
— Ну и что же…
— Он там бывал только верхом на самолете.
— Это неправда.
— Не любит он Сазаклы.
— А это другой вопрос.
Ханык Дурдыев, не отходивший от Айгюль, с важностью ее поддержал:
— Я слышал сегодня в тресте, как сам Тихомиров говорил: искать нефть в барханных песках все равно что иголку в возе с сеном.
— Что вы понимаете в бурении? О чем мы будем с вами толковать? — оборвал Тойджан. — А тебе скажу, — обратился он к Айгюль, — что и Сулейманов, и Сафронов, и даже начальство в Объединении — все считают, что Човдуров неправ.
— И у всех у них, вместе взятых, меньше ответственности за дело, чем у моего брата, — сказала Айгюль, задетая резким тоном Тойджана.
— Кто отвечает, тот и решает, — снова вмешался Дурдыев и, довольный своим афоризмом, победоносно поглядел на Айгюль.
— Не хотите ли покурить? — спросил Тойджан.
— Что ж, пойдемте…
— Я некурящий.
Наконец Дурдыев понял, что Тойджан тяготится его неотвязным присутствием.
— Я не тороплюсь, — сказал он, удобно облокотясь на рампу.
— Тогда найдите себе еще какое-нибудь занятие.
Дурдыев надулся как индюк.
— Я не знал, что у вас с Човдуровой секретные разговоры. Так бы и сказали… — и неторопливо пошел прочь.
Айгюль покраснела.
— Как же можно так грубо… — сказала она.
Ты же видишь, что мягче с ним бесполезно разговаривать.
Молча вышли в фойе. Айгюль все еще не могла опомниться. «В чем виноват Дурдыев? — думала она. — Он глуп и самодоволен, но ведь поздно его перевоспитывать. Нет, я в самом деле еще не знаю Тойджана. Это взведенный курок. Чуть что не понравилось, и он уже готов поджечь порох. Хоть он и ругает Аннатувака, но характер у него точно такой же…»
И, будто угадав, Тойджан ревниво спросил:
— Значит, ты всегда и во всем соглашаешься с Аннатуваком?
— Когда он прав, всегда соглашаюсь. Там ищут уже много лет и все без толку.
— Что ты говоришь, Айгюль! На Урале искали пятнадцать, а то и двадцать лет, в Татарии — десять лет без существенных результатов. Зато потом!.. Сама знаешь…
— Я тебе твердо говорю: нефтеносность сазаклынских пластов полностью доказана!
Вдруг он улыбнулся, заглянул в глаза Айгюль и сказал:
— Ну что мы спорим!.. Ты просто сердишься на меня за то, что я опоздал?
Айгюль молча кивнула головой и подумала: «Не могу же я признаться, что благодарна брату за его упрямство, что не хочу разлуки с любимым, хочу видеть Тойджана каждый день, всегда… Как он умеет меняться в одну минуту! Чуть ли не кричал на меня, а теперь кроткий как ягненок…»
Началось второе действие. Они сидели рядом. Сильный, большой, он ворочался все время, ему было тесно в кресле, тесно в костюме, и он боялся неосторожно задеть Айгюль. А она все время плечом чувствовала его плечо, руку и была так счастлива, что не видела ничего на сцене, она была вознаграждена за все неприятности этого вечера.
Вдруг, в самом неподходящем месте, он жарко зашептал:
— Ты знаешь, что рассказывал Сулейманов, главный геолог: возмутительные факты! Разве с этим можно мириться! Говорит, что за четыре года наша разведка сделала четыреста тридцать тысяч метров проходки, а на долю новых площадей приходится всего сорок четыре тысячи!.. Подумай, одиннадцать процентов!
— Тише, дай людям слушать, — смеялась Айгюль.
Но он долго не мог успокоиться. Она часто ловила на себе его влюбленный взгляд, смущалась, краснела, как девочка, тихонько шептала:
— Смотри на сцену.
Когда он провожал ее домой, мутная луна повисла над городом, как кинутый в небо мяч.
Глава четырнадцатая
По чьей вине остыли пельмени
Было совсем темно, когда Тамара Даниловна Довженко, жена Аннатувака Човдурова, вернулась домой с работы. Навстречу матери выбежал Байрам. Светловолосый и черноглазый, смуглый и курносый, приветливый и упрямый четырехлетний мальчик удивительно соединял в себе черты отца и матери. Тамара Даниловна высоко подняла сына, прижала к себе, расцеловала загорелые щеки. Упершись руками в грудь матери, Байрам отстранился и строго спросил: