Кивнув головой в сторону ученика, как бы показывая, что не хочет слишком резко говорить при нем, Човдурова шутливо заметила:
— Товарищ оператор, не лучше ли заняться собственными делами, чем вмешиваться в чужие?
— Но ведь мы же нефтяники, — продолжал издеваться Нурджан. — У нас же общие интересы! Дела Тойджана — мои дела, а мои дела — дела моего начальника. Огорчен начальник — огорчусь и я. Хоть и не знаю, чему тут огорчаться, если такой смелый, такой энергичный бурильщик, как Тойджан Атаджанов, просится в новый район, в далекую командировку… Пусть далеко, пусть разлука, но ведь надо уметь становиться выше личного…
— Есть такая пословица: «Коль сладок разговор, силы в нем меньше, чем в соломе». Сейчас рабочее время, бери своего ученика и отправляйся на участок, — сухо сказала Айгюль.
Нурджан хотел было заикнуться, что с Тойджаном она иной раз ведет сладкие разговоры и в рабочее время, но Айгюль не дала ему рта раскрыть.
— Ну, до разнарядки! Всего хорошего!
И удалилась, махнув на прощанье рукой.
Глава пятая
Первый урок Пилмахмуда
К полудню буря почти утихла, пыль стала понемногу оседать, лишь изредка вздыбленный легким порывом ветра песок вскипал, подобно гребню морской волны, и снова опадал. Мутно обозначилось солнце в небе, и немного раздвинулся горизонт.
После обеденного перерыва Нурджан подвел ученика к скважине. Качалка работала бесперебойно. Но ученику пришло в голову, что ей трудно двигаться: так обсыпало ее песком. Заметив озабоченность на туповатом лице ученика, Нурджан спросил:
— Что скажешь?
Ученик ответил не сразу.
— Если поглядеть, как она кланяется, — сказал он, помолчав, — можно подумать, что говорит: «Обернись ко мне! Помоги!» Ей трудно, а мы стоим и смотрим…
Оператор, заметив, что один болт на станке ослабел, выключил ток. И тут произошло удивительное: не ожидая приказания, ученик развязал зеленый платок, которым был подпоясан, и стал обтирать качалку и ее механизмы. Станок заблестел на солнце, отливая синевой. Нурджан закрепил болт и включил ток. Теперь ученику казалось, что качалка работает веселее. Он принялся отгребать ногой наметенную около качалки горку песка. Это понравилось Нурджану. «Неплохо начал стажировку… — подумал он. — Сложное существо человек. Как говорится, не хвали и не брани того, кого видишь впервые. С виду тупица, но без слов понимает, что нужно машине».
— Как тебя зовут? — спросил Нурджан.
— Чекер Туваков, — добродушно отозвался великан.
— Не подходит. Тебя бы надо назвать Пилмахмудом. Что-то в тебе есть слоновье.
— Можно и Пилмахмудом, дядя.
— Дядя? — удивленно переспросил Нурджан и поглядел на Чекера.
Понурые плечи, сонные глаза, неуклюжие движения и особенно огромные, плоские, словно крышки котла, ступни — все говорило о том, что он вырос среди песков и привык ложиться и вставать с овцами. Трудно было заподозрить такого парня в подхалимстве, но Нурджану все-таки показалось подозрительным его льстивое обращение. «Может быть, он прилетел сюда за длинным рублем, думает, что нефтяникам деньги сами текут в руки? Может, и качалку бросился обтирать кушаком, чтобы втереться в доверие, показать себя?..» — подумал оператор и спросил:
— Какого года рождения?
— Тридцать восьмого…
— И я того же года.
— Верю, дядя.
— Какой же я тогда тебе дядя? — грозно повысил голос Нурджан.
Но ученик нисколько не испугался окрика, а может, и не заметил его и с улыбкой ответил:
— Ты велел, чтобы я считал тебя директором, а у нас в колхозе председателя всегда звали дядей.
Этот простодушный ответ сбил с толку Нурджана. Он подумал, что трудновато будет с этим Пилмахмудом, но решил терпеливо нести свой крест: усадил ученика на песок и стал толковать с ним по душам.
— Есть такая пословица: «Учи дитя смолоду». Ты не таращи глаза на меня, я не старого уклада человек. Старые люди понимали эту пословицу в смысле порки, а я имею в виду настоящее воспитание. Ты, конечно, не дитя, но еще новичок в нефтяном деле, для тебя все ново: и станки, и отношения между рабочими. Тут ты, в сущности, недалеко ушел от ребенка. И мой долг познакомить тебя не только с производством, но и с людьми, с их характерами… Ты слушаешь меня? — спросил Нурджан, поймав мутный взгляд ученика, устремленный вдаль.
— Слушаю, дядя, — вздохнул Чекер.
— Тогда пойми, — продолжал оператор, — нефтяник во время работы может быть грязен, одежда засалена, но совесть его чиста как зеркало. У всех нефтяников одна цель, одна душа. «Если ударишь корову по рогам, ей будет больно до самых копыт», говорит пословица. Где страдает один нефтяник, страдают и все остальные. Ты видел Айгюль Човдурову? Красавица. А разве она думает об этом? В первую очередь она нефтяник. Запомни. А разве она одна? Поглядел бы ты на оператора Ольгу Сафронову! Волосы золотые, щеки розовые, походка как у пери в балете — земли не касается. А что она делает? В эту бурю, в песчаный дождь, так же как и мы с тобой, обошла все скважины. В пыли, в масле, никакой работой не брезгует. Когда я вижу ее на участке, кажется, что солнце… — Нурджан остановился, заметив, что ход его рассуждений привел к слишком откровенным признаниям, и быстро, невпопад закончил: — Так что я хочу сказать: никогда не забывай главного — совесть нефтяника должна быть чиста.