Когда я оглядываюсь, фейри уже нет. Человек-осел все еще жалобно поскуливает — видимо, раздумывая, должен ли он вернуться и доработать до конца смены.
Глава 5
Мы с Исольдой, прижавшись друг к другу, ввинчиваемся в толпу, но остальные стражники, похоже, уже ушли. Некоторое время мы идем молча, придавленные усталостью и пережитым испугом, погруженные в водоворот мыслей. Мимо фоном плывут здания, огни, люди, фейри. Возвращение домой должно успокаивать, но по спине все равно бежит неприятный холодок. Если по сравнению с Гилт Роу Рыночная площадь кажется просто скучной, то этот квартал — вообще помойка. Формально он относится к Рыночной площади, но по факту приткнулся на окраине, зажатый в угол между мирно текущей рекой Харроу и Сумеречным кварталом.
Здешние улицы тоже многолюдны, но это не те волны веселых гуляк, которые перекатываются по площади. Местные переговариваются шепотом, скрытно, водят друг друга за руку в безопасное место у костра, целуются в темных углах, где их никто не увидит, бросают друг на друга взгляды через плечо и сжимают тугие нервные кулаки. Оказавшись там, где нас никто не слышит, Исольда наконец подает голос:
— Сили, ты ведь… ты не просила ту фейри… о помощи?
Мое сердце замирает.
— Ты что, нет! Я понятия не имею, почему она нам помогла.
Неужели Исольда меня совсем дурочкой считает? Все же знают: сделки с волшебным народом — гиблое дело. Они всегда плохо кончаются, что бы тебе ни предлагали и каким бы надежным ни был договор. Это первый урок, который родители дают своим детям, жесткое правило, в большей степени факт, нежели закон. Какой бы отчаянной ни была ситуация, сделка с фейри только усугубит ее.
Однако обижаться некогда: Исольда продолжает путь.
— А компас?
Пока мы удирали, я успела забыть, отчего у меня немеет рука. Но серебристый металл никуда не делся, и, когда я смотрю на руку, у меня сводит живот. В кожу впечатаны переплетающиеся петли, похожие на цветочные лепестки, вписанные в тончайший круг. Четыре точки. И изящный замысловатый контур стрелки, пересекающей рисунок: он тянется от запястья до промежутка между средним и безымянным пальцами. Если сосредоточиться, то можно ощутить затаившуюся в серебристых чернилах магию, похожую на инфекцию.
Исольда пытается схватить меня за руку, но я не даю. В ее голосе сдавленно звучит тревога:
— Больно? Ты как вообще?
— Нормально, — отвечаю я. Глубокий вдох — успокоить сердце, собрать слова. — Я не… Можно не сейчас? Давай разбираться, когда вернемся домой. Сама-то в порядке?
— Я всегда в порядке.
— Исольда. — Я складываю руки на груди и смотрю на нее. Она упала посреди улицы. Я же видела, как она устала и вымоталась. Но сейчас вроде все нормально — если, конечно, она не скрывает, насколько ей худо.
— Сили, — обращается она ко мне тем же серьезным тоном. Наконец на ее лице появляется улыбка. — Да в порядке я. А что с тем проводником или кто он там? Он все еще…?
Вопрос повисает в воздухе. Я смотрю на свою ладонь, вспоминаю его голос, пустой и холодный взгляд. И те полсекунды, когда перед исчезновением его глаза встретились с моими — и в их невозмутимой белой глубине мелькнуло искреннее удивление.
Теперь я позволяю сестре взять меня за руку и провести пальцами по рисунку, как по настоящему компасу. Именно ее прикосновение пробудило его в первый раз. Но ничего не происходит.
— Его нет, — говорю я.
И это радует, потому что если бы я начала проецировать саркастического призрака всякий раз, когда кто-то меня касается, то пришлось бы уйти жить в лес, чтобы не попадаться никому на глаза.
— Ладно. — Исольда отпускает мою руку. — Ну, раз уж никто из нас не получил смертельных ранений, то в целом… вышло круто.
— Да уж, — фыркаю я, скрещивая руки и теребя манжету. — Главное, не раскисать и не надеяться, что теперь все наши проблемы будут решать волшебные фейри. И если честно, это был худший день рождения в мире.
Моя сестра мягко смеется, я немного расслабляюсь. Сегодня наперекосяк пошло всё что могло, но мы все равно уходим вместе, целые и невредимые. Где-то позади еще слышен праздничный гомон Ревелнокса, но он затихает, когда мы быстро удаляемся по пустым темным улицам, которые никто не удосужился хоть немного украсить. Исольда рассматривает маленькую фляжку — видимо, вытащенную из чужого кармана. Откручивает крышку, принюхивается, пожимает плечами и — не успеваю я остановить ее — подносит к губам и щедро отхлебывает.