Я отвожу взгляд и так горячо краснею, что маска, кажется, вот-вот вспыхнет на моем лице. Наверняка эти двое завтра пожалеют о случившемся. Думаю, если я вмешаюсь, то сделаю только хуже.
Покрытая перьями женщина все еще в упор смотрит на меня огромными совиными глазами. Когда она отворачивается, в зрачках перекатываются красные блики — как у кошек в темноте. Если до этого момента я и сомневалась, что она фейри, то теперь уверилась окончательно. Эти сумрачные сполохи — то, что неподвластно контролю фейри.
Они же и выдают настоящую суть подменышей.
Мы покидаем место действия, и холодок мурашками проносится по моей коже.
Исольда отпускает мою руку и движется дальше с преувеличенно пьяной развязностью. Она врезается в человека с покрытыми сусальным золотом скулами и губами, бормочет извинения, похлопывает его по плечу.
Потом она догоняет меня, и мне ничего не остается, кроме как закатить глаза.
— Ты можешь обойтись без этого, пока мы не доберемся до места? — ворчу я, едва шевеля губами.
Исольда вынимает руку из кармана, держа в ней маленькое серебряное зеркальце, которого пару секунд назад у нее точно не было.
— Тогда в чем фокус?
— Это не ради фокуса. Твоя задача — попасть в дом, набрать там всего и побольше и уйти, причем в идеале — не в наручниках. — Я сама понимаю, что мой голос звучит слишком жестко, но поделать с этим ничего не могу, так что просто начинаю пихать ее локтем в бок.
Исольда косо на меня зыркает, будто только сейчас вспомнив о серьезности нашей затеи, потом с укоризненным вздохом сует свою добычу обратно в карман.
Я не карманник.
Не в том смысле, что я морально выше этого, вовсе нет — просто даже если бы я и захотела быть карманником, у меня к этому никаких способностей. В отличие от Исольды.
Исольда ворует, жульничает, подрезает кошельки и закладывает украденное. А я слежу за тем, чтобы мы были сыты. Богатство нам не нужно. Нам нужно всего лишь выжить, дотянуть до того момента, когда мы наскребем достаточно, чтобы вместе начать новую жизнь там, где никто меня не знает.
Шум фестиваля затихает, пока я тянусь пальцами к флакончику, висящему на кожаном шнуре у меня на шее.
Взять наших родителей: Мами — повитуху, жесткую и вспыльчивую женщину, готовящую домашние снадобья для лечения всего на свете — от простуды до назойливых прыщей; Папу — нежного сильного мужчину, который вечно возвращается из мастерской с глиной под ногтями. Они бы не хотели для нас такой жизни. Они хорошие люди. Честные.
Но пока я рядом, им грозит опасность.
Поэтому мы три года назад убежали из дома: скитались по городам, воровали, жульничали, врали, выживали правдами и неправдами, кое-как все это оправдывая для себя самих. Дескать, игра стоит свеч — и однажды у нас будет достаточно денег, чтобы построить для нашей семьи новый дом. Чтобы я могла ходить по улице, не вздрагивая каждый раз, когда кто-то слишком долго задержит на мне взгляд — вдруг этот человек видел мое лицо на плакате с надписью «Разыскивается».
А сейчас мы подходим к мосту, выбивая ботинками неровный ритм по булыжнику, и толпа вокруг нас редеет. На улицах слишком много народу, чтобы по ним могли протиснуться лошади и повозки, и широкий мост непривычно пуст. Кислые запахи пива и прижатых друг к другу тел отдаляются с каждым нашим шагом.
Эта сторона моста ровно и плавно ведет к каменной арке над сонной водой. Вдоль грязных берегов и из-под цементной кладки торчит трава. На другой стороне сверкают латунные фонари, увитые цветочными гирляндами из золотистой бумаги, а волшебный светящийся шар каждые несколько секунд меняет цвет.
— Последний шанс передумать, — бормочу я, заметив, что идущая навстречу женщина в небесно-голубых одеждах смотрит на нас на секунду дольше привычного.
— Слишком ты беспокойная. — Исольда перехватывает взгляд дамы и отвечает ей сияющей улыбкой.
Я немного ускоряю шаг, пытаюсь выглядеть непринужденно, и вдруг моему взору открывается ослепительный вид на Гилт Роу, Золотые Ряды.
Правда, Гилт Роу — это не столько ряды, сколько спутанный клубок улиц, утопающих в роскоши и богатстве столь избыточном, что никто не знает, как его применить. Как и в остальных частях города, дома здесь тесно прижаты друг к другу, только тут они сложены из белого камня или выкрашенного в пастельные тона кирпича, перед домами разбиты садики, а фасады изящно увиты изумрудным плющом.
Дома в целых восемь этажей, и каждый — на одну семью. Трудно представить, какое убранство у них внутри, а ведь я горжусь своим богатым воображением. И над всеми ними возвышается поместье Уайлдлайн, занимающее втрое большую территорию, чем остальные дома, окруженное идеально подстриженным газоном и железной оградой. Оно такое огромное, внушительное и — поскольку весь Гилт Роу сегодня веселится за счет Лейры Уайлдфол — совершенно безлюдное. Считай, на стене нарисована огромная светящаяся мишень.