— И только попробуй разбудить меня до рассвета! Будут тебе и бесценное сокровище, и компас, и наследие!
Рейз знает, что это пустая угроза.
— Значит, и ты забудь о сокровищах! — огрызается он. — И удачи тебе в сведении татуировки!
— Вот и отлично! — вру я.
— Прекрасно!
Мой стул громко врезается в стол, в таверне на секунду воцаряется молчание, а дракон у соседнего стола приподнимает голову. Я разворачиваюсь на пятках и топаю вверх по лестнице.
Глава 14
Примерно между вторым лестничным пролетом и дверью нашей комнаты мой внутренний пузырь гнева лопается и оставляет после себя бурю чувств, которые я даже назвать не могу. Все пережитое и преодоленное за сегодня, все отложенное на потом и насовсем — все обрушивается на меня грозовым ударом. Меня захлестывает.
Дверь за мной захлопывается, я прижимаюсь к ней спиной, словно готовясь к нападению. Что-то тяжелое и невидимое давит на меня. Руки-ноги дрожат. Дыхание сбивается.
Сегодняшний день должен был пройти не так. Вообще все должно было пройти не так. А теперь я вся в ожогах, Судьба сбежала, а меня ждет непонятное путешествие с незнакомыми людьми, которые могут предать нас и глазом не моргнуть. Это слишком. Слишком.
Меня сотрясают рыдания. По лицу бегут горячие слезы, я плачу, плачу, как дитя.
В комнате гуляет сквозняк, он треплет мои волосы и высушивает слезы. Я подхожу к маленькому окошку, за которым непроглядная морская чернота, — но оно закрыто.
Я понимаю, что этот ветер исходит от меня. Вокруг образуется смерч, он нарезает круги по комнате, поднимает и втягивает в себя все подряд: одеяла с кроватей, плащ и сумку Олани, шторы, мою юбку.
Вот что такое сила. С ней не шутят.
Нехорошая мысль; именно поэтому я и не связываюсь с магией — потому что она привлекает. Я не умею ее контролировать. Мысли путаются. Я ничего не могу поделать с этим злым и резким ветром, заполняющим комнату.
Мои ногти скребут по коже и будят боль, которую успокоила Олани. Я не хочу причинять себе боль. Я не знаю, почему я это делаю. Но остановиться не могу.
И прежде чем я успеваю обрушить все вокруг, в комнату вламывается Исольда. Ей стоит большого труда распахнуть дверь против ветра, а потом та с грохотом захлопывается.
Ветер спутывает ее короткие волосы. Она что-то говорит, но слов не разобрать.
Сейчас нельзя, спорит какая-то часть меня. Ты не имеешь права на распад. Остановись.
Но эти мысли бесполезны. Я ничего не контролирую.
— Сили!
Сквозь пелену хаоса я слышу свое имя. Исольда движется ко мне, борясь со стихией. Она обхватывает меня своими тощими руками, прижимает мои руки к бокам, как щит. Как обещание, что она меня ни за что не отпустит.
— Сили, пожалуйста. Родная, остановись. Все хорошо. У нас все будет хорошо, — почти шепчет она.
Ветер резко стихает, и в комнате повисают неуютная тишина и покой. Ноги меня не держат. Я падаю на пол, и Исольда медленно опускается рядом со мной.
Я сворачиваюсь калачиком, обнимая колени.
Остановись, остановись, остановись.
На моих губах что-то мокрое и соленое.
Остановись, остановись, остановись.
Я как будто смотрю сквозь предметы, я как будто не здесь. Меня гладит по голове чья-то нежная рука, я слышу ласковый голос. Все это не заполняет ужасную пустоту в моей груди. Эта пустота черна, глубока, и она всасывает меня.
Я кладу голову на колени сестре и зарываюсь лицом в ее грязную рубашку.
— Прости… — слышу я свой собственный сдавленный писк. — Прости, прости меня… — Я снова и снова повторяю эти слова, и мои слезы насквозь пропитывают ее рубашку.
— Т-с-с, тише, — баюкает меня Исольда. Ее пальцы карманника удивительно нежно гладят меня по волосам. Совсем как руки мамы, когда мы в детстве болели или истерили. Как же она похожа на нашу маму.
Я больше никогда не увижу маму.
Никогда.
Из меня вырывается вторая волна рыданий.
Исольда довольно долго сидит со мной, мягко качает и шепчет утешения. Потерявшись в потоке чувств, я теряю представление о времени.
В моих мыслях снова и снова крутятся одни и те же сомнения, страхи и ненависть к себе, и мне уже кажется, что я навсегда останусь здесь, на полу, такая больная, слабая и потерянная — до конца своих дней.
Я так устала. Не спрашивая мнения еще бушующей части меня, силы иссякают, я опустошена и уже почти не плачу, только трясусь.
Наконец я беру себя в руки и даже ухитряюсь сесть. Исольда мягко гладит меня по спине, как делала мама, когда я успокаивалась после припадка. Она всегда так делает — с тех пор как мы покинули дом и стали сами о себе заботиться.