Исольда кивает:
— Хоть нравится, хоть нет, но надо поскорее все закончить.
Не знаю, что сказать. Это было ее приключение, и вот мы подходим к его завершению. Мне бы испытывать облегчение, но я тревожусь как никогда.
Олани глубоко вздыхает:
— Ты права. — Она истощена и ранена, но ее темная кожа по-прежнему нежно сияет, когда она складывает руки на груди. — Я пока подумаю, как можно ускорить заживление. А вы идите в Хранилище.
Рейз кивает, но, когда переводит взгляд на пятна крови на одежде Олани, вид у него становится виноватый.
— Олани, мне так жаль. Это я напортачил. Не надо было тебя втягивать.
Она приподнимает бровь:
— Втягивать?
— Я… Ну, ты поняла, о чем я. — Он отводит глаза.
— Рейз. — Она наклоняется и тихонько толкает его локтем, пока он снова не поднимает на нее взгляд. — Я не ошиблась. И пошла с тобой сюда только потому, что так хотела.
— Сюда?
Она окидывает взором бледный пейзаж, а потом иронично усмехается уголком губ:
— Ты понял, о чем я.
Рейз все еще сутулится:
— Но Лейра…
— Она жадная до власти убийца, и ее нужно остановить. Я намерена приложить к этому руку.
— А сокровища?
— А сокровища не помешают. — Она на секунду кладет голову ему на плечо — это короткое полуобъятие напоминает, как мы с Исольдой делали то же самое. Наконец, Рейз расслабляется и даже улыбается ей в ответ.
Исольда пристально смотрит на свою забинтованную лодыжку, будто чистый гнев поможет костям быстрее срастись. Я знаю, насколько она огорчена. Я знаю, что ей ничего не хочется сильнее, чем быть защитницей, героиней.
— В следующем походе я постараюсь не получить травму как раз в тот момент, когда все налаживается.
— Но… — Я собираюсь ответить и не могу. Следующий поход? Она что, серьезно? Тот наш спор — это был просто эмоциональный порыв, как и другие ее решения. Это было еще до мира фейри, до ее превращения в лису, до сломанной лодыжки, до почти смертельного исхода. Не может быть, чтобы она решила отвернуться от дома. — М-мы же идем домой… — заикаюсь я.
— Что не так? — спрашивает Рейз.
Исольда его игнорирует.
— Да, мы идем домой. А потом… Мы уже это обсуждали, Сили. — Она снова пытается опереться о землю и встать на ноги, скрежеща зубами.
— Нет. — Мой голос дрожит. — Нет, нет, нет. Я же старалась все исправить. Я так старалась. — Я спасала ее, я делала все, что должна, я изо всех сил была такой сестрой, как она хочет, чтобы ей не пришлось уходить. — И ты все еще намерена меня бросить?
Исольда вздыхает, и я слышу разочарование в этом вздохе. Ее терпение истощается от боли и усталости:
— Дело не в тебе, Сили. Иногда причина вовсе не в тебе. Не бывало у тебя такой мысли, а?
Я в шоке. Даже Рейз и Олани вздрагивают и отводят глаза. Исольда никогда со мной так не разговаривала. То есть мы, конечно, много раз ссорились. И мне каждый раз больно. Горло сжимается, мне приходится очень сильно собраться, чтобы замолчать, не заплакать, не опозориться перед моими новыми друзьями.
— А может… — начинает Рейз.
— И между прочим, я предлагала тебе присоединиться! — перебивает его Исольда. Она повысила голос, и он отдается эхом, обрушиваясь на меня каждым отзвуком. — Я предлагаю то, что тебе по силам, но ты все время просто хочешь спрятаться за мной — как не можешь спрятаться за Мами — или за любым оправданием.
Кажется, причина ее злости в чем-то другом. Не знаю, почему она вызверилась на меня. Утренний воздух слишком жаркий, мое собственное тело слишком неудобное, и я сжимаю кулаки, сдерживаю магию и слезы, и…
Исольда хромает ко мне, и я вздрагиваю. Она стоит прямо передо мной, мы одного роста, так что не смотреть ей в глаза не получается.
— Посмотри на меня, — говорит она уже тише. — Посмотри на меня!
— Не понимаю, — всхлипываю я. Не знаю, чего она от меня хочет. — Я просто… просто… просто не хочу с тобой расставаться.
— Ты просто хочешь, чтобы все было так, как до нашего ухода. — Исольда больше не кричит, но в ее голосе четко слышны незнакомые жесткие нотки. — Но так не будет, Сили. Ты подменыш. Ты способна призывать молнии с небес и возводить огненные стены, и…
— А ты воруешь! — Я наконец обретаю голос, и он тоже жесткий и незнакомый, он вибрирует чем-то, что могло бы быть гневом, но это не он. — Дело в этом? Тебе стыдно показаться на глаза Мами и Папе? Долго ли ты сможешь не шарить по чужим карманам и не угрожать никому ножом?
У Исольды открывается рот, лицо искажается.
— Я начала воровать ради тебя! Видит небо, ты для нашего пропитания ничего не делала!