Мои взятые взаймы сапоги скрипят по камню.
— Я не возьму оплату яйцами, Рейз. Мне нужно золото.
— И оно у тебя будет, — обещает он. — Я это устрою. Что ты знаешь о фаердрейках?
Я вздыхаю, но ругаться с ним, похоже, бесполезно.
— Они дышали чистой магической энергией. Любили золото и драгоценные камни. Последнего видели лет двести назад. Этот лежит здесь уже неизвестно сколько веков, и не факт, что яйцо еще живое.
— А вот и нет, — говорит Рейз, глядя на скелет через мое плечо. — Драконьи яйца живут тысячи лет. Им не нужна мать. Никто даже толком не знает, отчего они вылупляются.
— То есть детеныш может вылупиться хоть завтра?
— Или никогда. — Он пожимает плечами. — Но если он так долго продержался, то ему, наверное, нужен какой-то дополнительный уход, чтобы появиться на свет. Вот и узнаем.
Я складываю руки на груди.
— И что потом? Продадим его тому, кто больше заплатит, и пусть живое существо станет оружием в чьих-то руках?
Мне все равно. Мне все равно. Мне все равно. Я это делаю только ради денег. Ради семьи. Мне не важно, что будет после, потому что меня это никак не касается.
Рейз внимательно смотрит на меня, пока я старательно отвожу взгляд от его лица.
— Возможно. — Он снова тянется к моей руке. — Или… мы вырастим это яйцо, и тогда у нас будет дракон. Я заберу у Лейры и поместье, и все остальное. Против такого она будет бессильна. А когда я стану новым главой рода Уайлд… — Я, даже не глядя на него, чувствую, как разыгралось его воображение. — …Я дам тебе все, что ты пожелаешь, — мягко договаривает он.
Может, дело в заразительном волнении в его голосе, но мысль соблазнительная. Придется, конечно, подождать, когда дракон вырастет и станет опасным, — год или сколько там? Но я буду вознаграждена сполна. Став таким влиятельным, как сейчас Лейра, Рейз облагодетельствует меня. А вместе мы сможем защитить остальных подменышей — таких же детей, какой была я.
Он снова смотрит на яйцо — или на самого дракона.
— Я не знаю, как мы поступим дальше. Думаю, спросим совета у Олани и Исольды, когда вернемся. Но я знаю, что оставлять его здесь нельзя.
Вот тут он точно прав. Мы зашли слишком далеко, чтобы вернуться с пустыми руками.
— Ладно, — говорю я. — Забираем. Я полезу в скелет. Но ты у меня в долгу!
— Я и так у тебя в долгу, — с прежней легкостью отзывается он. Приятно осознавать, что некоторые вещи не меняются.
— Ты у меня в долгу уже раз пять или шесть, — мрачно говорю я, подбирая свои нелепые, замызганные, драные юбки и делая шаг вперед.
Он расплывается в дурацкой ухмылке:
— Мы считаем тот случай, когда ты сожгла мне брови? Потому что это тянет на неплохую компенсацию.
Вот тут не поспоришь.
Скажу честно: какая-то детская часть меня надеется, что останки дракона оживут, едва я прикоснусь к ним, оживут и зарычат. Его неподвижность не менее страшна, она осуждает меня могильной холодностью. Я вспоминаю детские сказки о сокровищах, которые полагаются только достойным, о коварстве фейри и наказаниях за проступки.
Я знаю, что не гожусь на роль героя. Я просто подменыш, которому рост позволяет протиснуться меж драконьих ребер.
Кость гладкая и теплая на ощупь, будто в ней еще держится огонь. Мне приходится упереться в нее обеими руками, чтобы пролезть. Если бы я не знала, что это кость, то, возможно, по коже не ползли бы мурашки, — но я-то знаю.
— Прости, — шепчу я, хотя почти уверена, что дракон меня не слышит. Я опускаюсь на колени внутри его грудной клетки и тянусь за яйцом. Поверить не могу, что я так близко — к нему, к развязке, к таинственному будущему.
Едва я касаюсь скорлупы, как в пальцах отзывается гул самой жизни, мягкий и теплый, полная противоположность чарам Госсамера. Я дрожу, поднимая яйцо на руки, как неповоротливого малыша.
От тяжести трясутся руки, и я с ужасом представляю, как роняю его и разбиваю.
— Лучше ты возьми, — говорю я Рейзу.
Он косо на меня смотрит:
— А ты не думаешь, что я сейчас вцеплюсь в него и убегу куда глаза глядят?
— Теперь — думаю.
Он тянется ко мне, я аккуратно проталкиваю яйцо через ребра и передаю в его здоровенные руки.
— Все будет хорошо, — говорит он, обнимая яйцо, как младенца. Непонятно — он обращается ко мне, к яйцу или к самому себе.
Я выбираюсь обратно и оглядываю раскинувшуюся под нами расщелину, залитую золотистым светом.
— Надо поторопиться. — Я дрожу. — Не хотелось бы торчать здесь ночью.
Вот и все. Я все жду чего-то: выходки фейри, засады, — но ничего не происходит. Конечно, все не так просто, как хотелось бы, но вскоре я вернусь домой со своей долей золота.