Среди кощунственных речей кто-нибудь вдруг заявлял:
— Но не все ведь такие, у меня есть один знакомый…
Сомкнутый фронт прорывался, и появлялись перебежчики, живущие сразу в нескольких мирах. Да и некоторые местные попадали в многонациональный поток — впрочем, местными они были только отчасти. К нам примыкали аутсайдеры, чужаки в собственной стране:
— Хорошо, что вы есть. Наши соотечественники столкнули нас с каната. А вы натянули сеть.
Духовный «железный занавес», который я так долго не могла преодолеть, рухнул еще до того, как разобрали материальный. Послышались диалоги, не похожие на национальную кашу, лезшую из волшебного горшочка.
Я ехала на велосипеде по тротуару, и прохожая улыбнулась мне, вместо того чтобы разразиться угрозами. Кто она? И за кого меня принимает? Чужестранцы все чаще считали меня местной, излишне вежливо рассыпались в благодарностях, наклонялись и просили прощения — прощения за то, что были здесь. Стоило мне расколоться, обнаружив собственную инородность, и мы вместе смеялись над представлениями о своих и чужих.
Среди народа чужестранцев тоже не было равноправия. Он представлял собой клановое общество, состоящее из разных этнических групп. Согласно установленной иерархии те, кто приехал раньше, смотрели на вновь прибывших сверху вниз. Я не давала поймать себя в этнические сети:
— Меня зовут Эмиграция. Моя родина — иностранка. Отсюда я уже не дам себе эмигрировать.
Перед свадьбой она предупреждала его:
— Я на пятнадцать лет тебя старше. Ты уверен, что хочешь таскаться с таким тяжелым мешком?
Для него это был мешок, набитый драгоценностями. Ювелир, успевшая пожить в мировых столицах. Пока она рассматривала в лупу изящные стразы, он на грузовике развозил по своей родине булыжник. С превеликим удовольствием съехал он с пропыленных проселочных дорог в ее объемистые складки, затерялся в скале весом в сто двадцать килограмм.
С кровати он переносит ее на кресло-каталку, с кресла пересаживает на унитаз, сдвигает живот с бока в центр, чтобы тот провис между ногами. По пути из нее вытекают и вываливаются испражнения. Он называет эти похождения турбулентностью: все вытирает, стирает постельное белье, у него все должно блестеть чистотой. У нее диабет, искусственные клапаны в сердце, и вот уже несколько месяцев на ноге гноится открытая рана.
— Слоновьи ножки, — посмеивается он.
Подняв ее ногу, он едва не теряет сознание. Из-за суженной артерии на шее. Еще у него астма, геморрой, ах да, разрыв связок и воспаление челюсти, испорченный кишечник — выходя из дому, он вынужден надевать подгузник. Он тоже серьезно болен.
Врач пытается разобраться с этим мешком болезней: что относится к пациенту, что — к его жене, и с каких пор. Но он не знает, где кончается его тело. В три часа ночи он последний раз колет ей инсулин и засыпает на супружеском ложе. Ранним утром он ждет ее стенаний и промывает рану на ноге. Потом готовит, бегает в магазин, снова колет инсулин, не раз помогает ей ходить в туалет, пока наконец не наступает вечер и не начинается телешоу «Кто хочет стать миллионером?». Почти беззаботно сидит он рядом с вымытой, сытой женой после проделанной работы.
Она поддразнивает его:
— Спишь перед телевизором? Ну и ну!
Он смеется.
— Что вы чувствуете, оставив сейчас жену в одиночестве на два часа?
— Мне страшно. Вдруг у нее понос начнется, как она до туалета дойдет?
О физических тяготах он рассказывает без отвращения и возмущения. Потому что:
— Я ей нужен.
Лишь упомянув о совете психолога взять две недели отпуска, он приходит в ярость. Эта врачиха молола чушь: дескать, у каждого есть право заботиться только о себе.
— Как же это так получается, а?
Супружеская чета проросла в нездоровую ткань, жизнь свелась к профессиональному уходу за телом — санитарки приходят в дом, но он не ценит их помощи. Он сам себе специалист.
С ранних лет его научили, что человек рождается для других. Из девяти детей, рожденных его матерью, трое умерли в младенчестве. Во время полевых работ у нее родились близнецы, и хотя она поспешила положить обеих девочек в теплую печь, те умерли от воспаления легких. Потом родился он, а потом пошли братья-погодки. Дети работали в доме и в хлеву, покуда мать таскала мешки с картошкой. Однажды она вернулась домой чернее тучи, он спросил, что случилось, и получил пощечину. Так он узнал о смерти младшей сестренки. После этого родам пришел конец, пьяный отец свалился в речку и замерз. Нет, сам он не пьет. Он перенял жизненные принципы матери. Его самоотверженности хватило бы на целый выводок детишек. Но его детьми стали болезни, а они никогда не вырастут, не покинут дом, у них с каждым годом будет нарождаться все больше братьев и сестер.