А снег мягкий, легкий и пушистый, его и подымать на лопате, а уж тем более кидать в сугробы, что растут изо дня в день, просто удовольствие. А уж когда двигаешься даже не холодно. Отчего Ларсон, уже через пять минут интенсивной работы, скинул овчинный полушубок.
– А не боишься Андрес, лихорадку подхватить? – раздался за его спиной знакомый голос.
Эстонец развернулся. Посмотрел на вопрошающего. Он чуть не поперхнулся, увидев перед собой государя. Чтобы устоять на ногах, которые чуть не подкосились, оперся на лопату.
– Что? Оторопел? Не надо. Гляжу у тебя со снегом лучше, получается, – молвил Петр, улыбнулся. – А что, может тебя из золотарей в дворники перевести? Будешь двор убирать. А? Ларсон пожал плечами. Не в его силах сейчас что-то просить.
– Ладно, ладно. – Вновь улыбнулся монарх, – пока поработай золотарем. Дворники у меня и без тебя есть, а вот золотарей… Раз два и обчелся. Мне сообщили, что у тебя проблемы возникают, когда убираешь?
– Да государь. Дурно становиться. В моей стране, давно уже перешли на прогрессивную систему.
– А ты не хотел бы внедрить ее на Руси?
– Хотел государь. Даже с людьми нужными поговорил. Да вот боюсь, раньше лета вряд ли что получится.
– Может мне приказать? – поинтересовался Петр.
– Увы, приказы тут не помогут. – Вздохнул Ларсон, и только тут понял, что начинает мерзнуть. Он накинул тулупчик и продолжил, – дело новое и твоим мастерам не знакомое. А для нового дела время требуется.
– Понимаю, – кивнул государь. Он собрался, было уже уйти, но вдруг вспомнил, – Скоро новый год. А по моему прошлогоднему указу его нужно праздновать.
– Разрешите спросить государь, – замялся Андрес.
– Спрашивай!
– Где мне взять ель, или иное хвойное дерево. Я человек в твоем государстве новый и с традициями не знаком. Чай сделаю, что не так!
– Тут я тебе не советчик, – вздохнул Петр, – я ведь не сам за деревьями в лес хожу. Поспрашивай у друзей. Небось, завел уже приятелей?
– Приобрел.
– Вот у них и поинтересуйся. У них сейчас такие же проблемы. А в компании решать их намного легче. – Тут государь замолчал, вспомнил, то, что сказать хотел, и произнес, – Приходи завтра на ассамблею.
– Приду государь.
– Как одеваться, опять же у приятелей спроси. Или у Меншикова, ну, если встретишь. В этом году он церемониймейстер …
Сказал и ушел. Ларсон посмотрел ему в след и направился в дом. Поставил в сенях лопату в угол, повесил тулупчик на крюк, торчавший из стены, вошел в дом и опустился на лавку. Неожиданно для самого себя Андрес подумал, а что он знает о праздновании нового года и рождества. Знания есть, но скупые. То, что рождество завтра, а не через тринадцать дней, эстонец не сомневался. Изменения в календаре произойдут только после тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда Советское правительство перейдет на Грегорианский календарь. Правда и сейчас в начале восемнадцатого века были изменения в празднованиях, но вот какие Ларсон, увы, не помнил, как-то не предавал этому значения. Новый год тут все сказано.
Он подошел к печке, коснулся ее рукой. Тепло скользнуло по телу. Вдруг стало грустно, неожиданно возникло чувство одиночества. Андрес присел на лавку, и почувствовал, что вот-вот к глазам готовы нахлынуть слезы. Вспомнилась мать, жена, отец и сестра. В голове промелькнуло воспоминания о новогодних празднованиях, рождественских каникулах. Елка, мандарины, салат оливье, фейерверк, выступление Тоомаса Хендрика (вот только что тот обычно говорит, Андрес не помнил). Вернется ли это когда-нибудь? Елка и фейерверк они то не куда не денутся, а вот мандарины, салат оливье?