– Так все-таки, почему вы заехали в Ярославль? Силантий не говори, что соскучился по батюшке. Не ври.
– Видишь ли, отец, – молвил князь, – нам одну вещь в дальнюю дорогу купить нужно. Ее конечно и в Москве можно было у купцов приобрести, да вот только Андрес упомянул о ней, когда мы столицу покинули.
– Андрес? – уточнил Ельчанинов-старший.
– Андрес Ларсон, – подтвердил князь.
– Так он ведь швед?
– Нет, просто имя у него такое, а сам он из Эстляндии, а эта провинция находится под волей Швеции, – напомнил Силантий Семенович.
Ельчанинов-старший не позволил отправиться приятелям на рыночную площадь. Сказал, что завтра с утра это преспокойно можно сделать, а сегодня неплохо было бы посидеть за столом, и пообщаться, раз уж его сын надумал проведать родителя.
– А еще лучше скажите, что вы хотели там приобрести, – проговорил он.
– Шелк. – Сказал Силантий Семенович.
– Шелк? – переспросил старик, и тут же уточнил, – а зачем?
– Видишь ли, отец, Андрес – изобретатель. Он придумал одну вещь, с помощью которой можно подняться в воздух, и летать, как птицы.
– Ну, не как птицы, – возразил Ларсон, – просто поднимемся в небо. Я думаю минут на десять.
– А зачем? – вновь спросил старик.
– Для наблюдения.
Для какого наблюдения Ельчанинов-старший уточнять не стал, да и затем ему вникать в дела молодых. Раз придумали необычную вещь, значит, для чего-то она необходима, и, скорее всего это что-то стратегически значимое. Может это государственная тайна, а сын и так лишнее сболтнул.
– Ну, шелк так шелк, – проворчал старик, – хотя сама по себе ткань не ахти. Вот то ли дело лен.
Он хотел, было уже перевести разговор на тему льна, но вовремя передумал. Посмотрел на сына и проговорил:
– Может по чарочке.
– Это можно, – согласился Силантий Семенович. Выпили, закусили.
– Слышь бать, мы покурим? – проговорил князь, доставая трубку.
– Да, курите уж. Разве супротив государя попрешь. Разрешил курить дьявольское зелье, так что теперь супротивляться. Чай денег не требует, за то что человек не курит. А то вон за ношение бород деньги брать вздумал. А без нее, – старик погладил бритый подбородок, – я чувствую себя голым. Вы то молодые, вам к новому легко привыкать, а мне. Что парик этот, что кафтан европейский. Все не по нутру. Семен Афанасьевич наполнил себе чарку, и осушил.
– Есть у меня к тебе одна просьба батя, – молвил Силантий, вставая из-за стола и подходя к окну.
– Проси сын.
– Дело это, касается денщика моего Тихона. Старый он стал. Вот и хотел пристроить его у тебя. Чай не чужой. Ведь у тебя он служить начинал.
– Верно, верно, – кивнул старик, – помню, были времена. Вместе с ним под командованием полюбовника царицы Софьи на Азов ходили. Он ведь мне тогда жизнь спас. Так что оставляй его. Да, и мне старику, будет с кем, словом обмолвится. Друзей старых не осталось. Кто в Сибирь подался, кто на плахе голову сложил. – Тут Семен Афанасьевич задумался, – а как же ты без денщика. Хочешь, я Егорку тебе отдам. Паренек смышленый. Годов хоть осемнадцать, но умен. Энто и лошадей любит, да и уехать от меня вот уж год как хочет. О море грезит. А если человек куда-то стремится, так и не удержишь. Давай его позову. – И не дожидаясь, что скажет сын, прокричал, – Парашка.
В горницу вошла девушка. Андрес поклясться мог, что она все это время сидел за дверями.
– Клич сюда Егорку. Скажи, боярин поговорить с ним желает. Девушка кивнула и ушла.
– Сейчас придет.
И действительно, не прошло и пяти минут, как в горницу вошел здоровенный парень (Петру в росте он явно уступал полголовы). Отвесил поклон и басом проговорил:
– Звали Семен Афанасьевич?
– Звал, звал. Вот сын мой проездом приехал отца проведать, – сказал старик, и показал на Силантия, – да друг его. Хотят взять тебя. Ты же мечтал увидеть море.
– Почему мечтал, – возмутился паренек, – и сейчас мечтаю. Как вспомню, ваши рассказы об Азовском море, так прям оно перед глазами и плещется.
– Так вот. Едут они, правда, не к Азовскому, а к Белому морю и надобен им денщик. А ты и с лошадьми общий язык найти можешь, и о море грезишь. Вот я и смекнул, а не поехать ли тебе с ними в качестве денщика.
Парень просто грохнулся на колени. Ларсон даже перепугался, что тот запричитает. Что, дескать, за что боярин, в чем я провинился. И все такое, но этого не произошло.
– Спасибо отец родной, – прошептал паренек, и прямо на коленях подошел к старику. Припал губами к его руке. – Спасибо Семен Афанасьевич, век вашу милость не забуду.