В конце концов, он должен был сохранить свое достоинство.
Он был принцем.
Второй вариант — позволить яду сделать свое дело. Либо она умрет, либо выживет сама. Испытание на прочность. Но она была смертна — да, она ведьма, но яд есть яд, и в таком состоянии она не могла использовать свой талант — вряд ли она выживет.
Или он мог бы помочь ей.
От яда не было лекарства. И даже если бы его можно было приготовить, источник такого зелья истекал кровью позади него в траве, захлебываясь и захлебываясь собственной кровью. Он мог бы отнести ее к целителю, но солнце уже начало клониться к горизонту. Когда оно взойдет, над Тир-н'Эйллом воцарятся Благие, а все Неблагие будут прятаться по своим домикам и тенистым закоулкам. У него не было времени.
Только в его Лабиринте днем Неблагие были в безопасности от гнева Благих. Сейчас никто в Лабиринте не был защищен от его гнева. Целители прятались от него. Он не был уверен, что может винить их за это.
Слизав с пальцев длинную дорожку крови, он издал еще один страдальческий вздох. Он знал, что ему нужно делать.
Третьим вариантом было помочь девушке самому и, возможно, спасти ей жизнь.
Может быть, если я спасу ее, она найдет меня более приятным. Возможно, она будет так благодарна, что согласится стать моей королевой. Ведь так все и должно было получиться, не так ли? Разве не было человеческих сказок о женщинах, спасенных мужчинами в сияющих доспехах, которые были так благодарны, что сразу же выходили замуж?
Стоило попробовать. Он сыграет роль доблестного спасителя и получит доброту в ответ. Ухмыляясь, он принял решение. Да. Он воспользуется таким поворотом событий как возможностью.
Присев, он подхватил девушку на руки.
— Пойдем, Эбигейл. У нас с тобой будет очень интересный день. — он усмехнулся. — Действительно, очень интересный день.
***
Эбигейл мечтала о крови. Она была под ней, пульсируя в такт биению сердца. Та-тамп. Та-тамп. С каждым ударом ее голова пульсировала от боли.
Поднявшись на руки, она почувствовала, что земля под ней хлюпает и подается, как сырой бифштекс. Она была теплой, а вены, проступавшие на поверхности, были черными, как смола. Подняв голову, она увидела, что каждая из вен тянется впереди нее, становясь все толще, пока постепенно не превратилась в корни дерева.
Примерно в пятнадцати шагах перед ней, вырастая из каменного помоста, высоко над головой высился огромный древний дуб, его голые шишковатые ветви извивались и вырезали четкие силуэты на фоне звездного неба позади.
В дереве было спрятано оружие.
Тысячи единиц оружия.
Как будто пришла целая армия и пыталась разорвать дерево, используя все, что у них было, — копья и ножи, мечи и стрелы, топоры и шипастые булавы. Каждое из них было воткнуто в дерево, которое начало расти и заживать вокруг него.
Стоя, желая поскорее покинуть теплую, влажную землю, она сделала шаг к дереву. Поверхность под ней прогибалась, словно погружаясь в мох. А вокруг ее ботинок пространство заполнилось багровой кровью.
Когда она приблизилась к дереву, то поняла, что не одна армия пыталась убить это дерево, а несколько. Некоторые клинки и оружие выглядели новыми, но некоторые — древними, ржавыми и грубыми.
Взобравшись на каменную платформу, которую завалили корни, она нахмурила брови. В камне была резьба, глубокие впадины и следы, выветрившиеся со временем. Это место было древним еще до того, как его заняло дерево.
— Где я…? Я умерла?
Карканье ворона над головой заставило ее испуганно пригнуть голову. Повернувшись, она посмотрела на животное, которое наблюдало за ней. Каким-то образом она знала — просто знала — что ворона разочарована ею. Положив руки на бедра, она уставилась на существо.
— Скажи-ка, птица, чем я тебе так досадила?
— Не обращай внимания.
Голос раздался отовсюду вокруг нее. Она повернулась, но никого не увидела. Нахмурившись, она схватилась за деревянное ожерелье на горле, которое подарила ей тетя. Она знала, с кем говорит.
— Прости меня, Морриган. — она склонила голову в знак почтения. — Я не хотела проявить неуважение.
Тишина. Затем прикосновение к ее плечу.
Все произошло одновременно.
Повернувшись лицом к источнику, она широко раскрыла глаза от того, что увидела перед собой. Но образ возвышавшейся над ней женщины, лицо которой было выкрашено синей краской, а черные глаза смотрели на нее с презрением, уступал тому факту, что эта женщина внезапно вонзила кинжал в сердце Эбигейл.