– И зачем вам все это теперь?
– Как зачем? – Катц силится застегнуть набитый до отказа портфель. – В этих бумагах вся моя жизнь. Кстати, где синяя папка с результатами последних лабораторных исследований?
– Так забрали папку, Кузьма Авдонович. Как только вы ушли.
– Так я и знал, – он удрученно опускается на стул, – так я и знал, – нервно хрустит костяшками пальцев.
С минуту сидит, не двигаясь. Потом встает, берет под мышку ставший толстым портфель и направляется к двери.
– Прощай, Барух.
– Прощайте, профессор. Может, еще свидимся.
– Может.
Ближе к вечеру подвода въезжает в село, волоча за собой мягкий хвост серой пыли. Белеют первые хаты. Вначале редкие, дальше – тянутся двумя стройными рядами по обе стороны балки. Низкие, приземистые, с маленькими окнами, крытые, где соломой, а где и очеретом. Дворы огорожены плетнями или густыми кустарниками, а то и просто «колючкой», оставшейся после войны. Многие из них стоят без ворот, и лишь в некоторых въезд закрыт решеткой из жердей.
На выгоне, у гумна, после тяжелой работы щиплют высохшую траву усталые кони. В пыльных канавах край дороги гребутся грязные куры. Коровы, протяжно мыча, волокут с пастбища тяжелое вымя.
Подводу провожают любопытными взглядами. Слух о новом учителе разошелся по селу как запах жженой соломы. За подводой бежит орава босоногих ребятишек. Им не терпится поглядеть на учителя. Кузьме Авдоновичу неловко от такого неприкрытого интереса к его особе. Он старается не смотреть на корчащую ему рожицы мелкоту.
– Федор, кого везешь? – кричит, перевесившись полной грудью через плетень, дородная молодушка.
– Учителя!
– А куды везешь?
– До Курлычихи!
– Давай, заворачивай ко мне! Я женщина безмужняя.
– А председатель как же, Онысько?
– Был конь, да объездился!
– От бисова баба! – хохочет Федор. – Горилочкой не балуешься, учитель? – спрашивает с лукавинкой. – Анисья у нас как раз по этой части. Гороховка у нее будь здоров! Что надо!
– Не употребляю, – слышится из-под пледа.
– Эх, скучный ты человек, учитель, – вздыхает разочаровано Федор, – ни выпить с тобой, ни в беседе душу отвести. У нас с людями так нельзя. Не злюбят.
Прямо с улицы въезжают во двор.
– Тпру!– тянет на себя поводья Федор. Лошадь стопорится, перебирая на месте ногами. – Приехали! – Он привязывает конец вожжей к передку подводы и молодцевато спрыгивает на землю. – Тут и хвартироваться будешь, учитель.
Двор просторный, густо поросший спорышом и подорожником. Перед хатой, глядевшей на улицу двумя небольшими окнами, разбит палисадник. За хатой – хлев для скота и навес, где хранится всякая сельскохозяйственная утварь. Дальше – отгороженный от двора плетнем огород. Он под уклоном спускается к самой балке. Посреди огорода растет громадная, обильно плодоносящая груша дичка. От самой балки до плетня тянется полоса конопли.
– Мотря! – кричит на весь двор Федор.
Из хлева появляется молодица лет тридцати. На ней цветастая сатиновая юбка в сборку и шерстяная синяя кофта. Две густые косы закручены на затылке в тугой тяжелый узел.
– Чего кричишь, Федор?
– А свекруха где?
– Так нет ее. Ушла к бабе Ваське.
– Учителя принимай, Катерина!
Федор достает из подводы стянутый ремнями большой чемодан. Кузьма Авдонович топчется рядом, разминая после долгой дороги замлевшие ноги. Катерина идет к ним через двор. Высокая и статная.
– Ох, и баба! Волчья ягодка! – причмокивает Федор. – Вдовица. Мужа на войне потеряла. Так что не робей, учитель.
Кузьма Авдонович смущается, отводит от молодицы глаза.
– Гляди, как покраснел! Хоть под стреху. – Дразнит Федор. – Я гляжу, ты и по девкам не ходок.
Подходит Катерина. Подает учителю руку. Рука мягкая, сильная.
– Не слушайте этого белебеню, – улыбается, – его и в селе так прозвали. Федька Белебеня.
– Ну что ты, Катерина, трезвонишь…, – обижается Федор.
– Да, ладно! А то ты сам не знаешь? И за глаза, и в глаза называют.
Во двор входит баба Мотря. Невысокая, худощавая, еще довольно юркая старушка. В доме всем заправляет она, хотя невестка не шибко ей подчиняется. За ворчливый нрав в селе ее прозвали Курлычихой.
– Что ты, Катерино, хвартиранта во дворе держишь? – ворчит по обыкновению на невестку. – Приглашай в хату.
Катерина проворно подхватывает с земли чемодан.
– Оставьте! – машет Кузьма Авдонович. – Что вы? Я сам.
– Да, ладно! Мы, деревенские бабы, привычные, – улыбается Катерина и несет чемодан в дом. За ней с портфелем и узелком следует учитель.
Хата старая, небольшая, но опрятно выбеленная, с подведенной красной глиной призьбой. Нежилую ее часть занимают темные сени, заставленные скрынями, бутылями, дежками и бадьями. На жилой половине – хатына с печью, комната с двумя окнами на улицу и спальня с широкой лежанкой.