Однако в это утро он не уснул ни на секунду. Его заботил только один факт, почему до него еще никто не додумался сделать такое? Начать на жизни зарабатывать деньги? Не ходить на работу — а окружить свою жизнь работой?
Ну чем не рай?
А про бесплатный сыр в мышеловке помните?
К слову, сейчас Друг из Бронкса стал валютным миллионером, открыв крупнейший на территории СНГ r`n`b-портал, и на входе в его постель стоит злобный фейсконтроль. Ходят даже слухи, что у девушек, посягающих на Сашку — а таких, поверьте, не мало, — начинаются проблемы с придатками. Что Женька сходила к бабке, и та поставила на Друга из Бронкса тройную защиту. Потому что многие ей завидовали и говорили разное-безобразное.
О том, как это случилось, я расскажу чуть позже.
За Сашкиными рассказами о случившемся минуло несколько недель. Они тянулись со скоростью улиток или устриц. Кто из этих живых двигается медленнее, я никак не могу запомнить. С матерью отношения стали сухими, но стабильными. Я все также продолжала поиски работы, пока, наконец, не сдалась и не начала помогать маме с графиком и распорядком, иногда отшучиваясь, что крепостное крестьянство отменили еще в 1861 г.
Утро начиналось с привычных фраз: «Я не просила тебя себя рожать», «Знала бы, что такое получится, ни за что не стала бы».
Эмиль по утрам улыбался мне шире и лучезарнее, чем маме. По вечерам менял приоритеты.
Я все еще жила свой очередной год без любви. Иногда подумывала стать лесбиянкой или катилась к фригидности.
Мои чувства изжили себя, когда не прошел перевод и я не успела прилететь на похороны собственного отца.
Ему было всего шестьдесят лет.
Когда они с мамой познакомились, у него уже было трое или четверо детей, а она была его ассистенткой, носила кофе и слушалась во всем. Тогда театральные режиссеры были в почете, позднее в бедности, по большей части. Мой отец покинул театральный помост и занялся ужасной вещью — торговлей. Он всегда говорил, что данный вид деятельности до добра его не доведет. И не довел.
Магазины театральных костюмов приносили деньги. И больше ничего.
Я жила все тот же день без любви.
Сегодня любовнику моей матери исполняется тридцать лет, насчет того, что Эмиль старше меня всего на семь лет, я погорячилась в аэропорту, но он все так же с легкостью мог быть моим старшим братом. Он даже моложе Макса.
Макс втихаря признался, что и имя, и отчество, и даже фамилия начинаются с буквы «м», и я с чистой совестью обозвала его МММ`ом,[6] без оглядки на Мавроди.
Мысли о нем посещали меня со спонтанной регулярностью, кажется, я в действительности подписалась на спам-рассылку мыслей о человеке, которого я никогда не встречу, как в саундтреке к «Юноне и Авось».
Эмиль отмечал свое приближение к старости в небольшом трехэтажном ресторане на Сретенке. Один из залов был полностью закрыт под банкет.
Съехались красивые, но взрослые люди. Друзья, большей частью моей матери. На красивых и недетских машинах. С большими силиконовыми губами, тюнингованными лицами и задницами со штампом «липосакция произведена успешно», в зале ощущался мерзкий аромат «Летуаля» и «Арбат Престижа».
Несмотря на то что скоро мне стукнет двадцать один год, мне запрещалось употреблять алкоголь крепче вина на подобного рода мероприятиях и тем более курить.
Так я и бегала на этаж ниже. Садилась за барную стойку, пила лонг-айлэнд айс-ти, курила мамины сигареты и смотрела на счастливых людей.
Все люди, находящиеся за пределом моего круга общения, казались мне предельно счастливыми.
Я расплатилась с барменом.
Как вдруг увидела Макса. Он сидел за низким столиком в Каминном зале, уютно расположившись на глубоком белом диване. Счастливый человек.
У меня начался внезапный приступ тахикардии — я верю, что даже влюбленность и очарование могут нести неизлечимые болезни, которыми приходится болеть хотя бы в течение часа.
Мне казалось, что сердце уже разбилось о ребра и сейчас просочится сквозь поры и вытечет на пол, испачкав платье.
Рядом с Максом сидела хрупкая девушка чуть старше меня. Ей было около двадцати пяти. Она была простой внешности, не могу сказать, что красивая — скорее ухоженная. Тонкие губы, узкое лицо, аккуратный, чуть задранный кверху нос. И полное отсутствие груди. Она сидела в белом сарафане и периодически сливалась с диваном, мне приходилось заново фокусировать взгляд, чтобы ее заметить.