Сами уроки занимали почти всё светлое время суток, что по летнему времени составляло без малого двадцать часов. В распоряжении друзей-пилотов находились четыре машины: три «Як-38М», на которых им собственно и предстояло совершить исторический вылет, и один «Як-38У». Учебная модификация штурмовика «Як-38У» отличалась от базовой модели прежде всего тем, что у неё была заметно увеличена носовая часть за счёт установки дополнительной кабины. Обращало на себя внимание и расположение этой кабины: обычно в учебную модификацию «врезают» кабину инструктора, а в «Як-38У» было наоборот – «врезалась» кабина обучаемого, а инструктор располагался там, где сидит пилот на базовом самолёте. Впрочем, наши герои ожидали чего-то необычного от самолёта вертикального взлёта и посадки, а потому почти не удивились нестандартному расположению кабины обучаемого.
В первый же день, едва только состоялось знакомство пилотов с инструктором, Вересов повёл их к ангару и предложил «покататься». Первым в кабину обучаемого он посадил Громова, сам занял место в кресле инструктора и, не теряя времени даром, запустил двигатели. Прямо на глазах Лукашевича и Стуколина восьмитонная машина небесной окраски под громкий рёв трёх двигателей начала подниматься, покачиваясь по крену, над «рулёжкой», на высоте ста метров словно замерла, а затем надфюзеляжная створка воздухозаборников подъёмных двигателей опустилась, шасси сложились, сопла подъёмно-маршевого двигателя повернулись, и «Як» перешёл в полёт по восходящей глиссаде.[6]
Через три минуты учебный штурмовик вернулся к ВПП и не без лихости сел «по-вертолётному».
– Следующий, – объявил Вересов, откинув фонарь.
Вторым в кабину обучаемого забрался Лукашевич. Процедура повторилась. А через некоторое время Вересову пришлось полетать ещё раз – для Стуколина.
Затем «Як-38У» был отведён в ангар для техосмотра и дозаправки, а Вересов пригласил пилотов в пристройку выпить чаю и поделиться впечатлениями.
– Что скажете? – спросил он, пока закипала вода.
– Что тут скажешь… – Громов развел руками. – Ощущения странные. Непривычные. Наверное, из-за обзора. Носа не видно. Словно на табуретке едешь. Или на козле…
– На стрекозле! – недипломатично уточнил Стуколин.
Если эти двое и хотели как-то задеть чувства своего новоиспечённого «шкраба», это им не удалось. Вересов кивнул с пониманием и очень серьёзно сказал:
– Действительно «козёл». И норовистый. Он меня однажды сбросил. Сбой в системе автоматического катапультирования. Срабатывает обычно при отказе балансировочной автоматики, а тут – в прямом и горизонтальном полёте, на высоте в две тысячи.
– И что машина? – спросил Стуколин.
– А что машина? – Вересов пожал плечами. – Пролетела ещё тридцать километров и ткнулась носом в пашню. Капремонта, правда, избежать не удалось.
Лукашевич вдруг нахмурился:
– А эти ваши «стрекозлы» не сбросят нас в самый ответственный момент? Мало ли кто чего сделает по неопытности, а ведь автоматическая система катапультирования ошибок не прощает.
Электрочайник закипел и отключился. Михаил Андреевич бросил в стаканы по пакетику «Принцессы Канди» и наполнил их крутым кипятком.
– Именно на этот случай, – буднично сообщил он, – было принято решение автоматическую систему блокировать. Решение на катапультирование придётся принимать самостоятельно.
– О-па-па! – сказал Стуколин, но Громов с Лукашевичем посмотрели на него осуждающе.
После того, как чаепитие закончилось, Вересов вновь пригласил пилотов на «рулёжку», и каждый из них совершил ещё по одному вылету с инструктором, на этот раз сосредоточив внимание не на особенностях самого полёта, а на последовательности управления взлётом и посадкой.
– По-хорошему так надо бы вас сначала на вертолёт посадить, – посетовал «шкраб». – На «Ми-8». Это входит в полный курс. Но времени нет…
– Я на «Ми-8»[7] летал, – вдруг признался Громов.
– Серьёзно? Сколько часов?
– Не часов, – Константин потупился, – минут. Пятнадцать-двадцать. Ребята дали подержаться.
Вересов хмыкнул.
– Понятно, – сказал он. – Что ж, очень хорошо, товарищ подполковник, что вы управляли «Ми-8». Я это учту…