– Я могу пока быть свободен? – спросил Марцелл.
Он знал, что позже непременно должен появиться на Зыбуне, но втайне мечтал до начала церемонии побыть какое-то время в одиночестве, чтобы спокойно обдумать известие о смерти отца.
– Нет, – ответил дед, не отрываясь от телекома. – Труп твоего отца находится в морге Медцентра. Тебе нужно зайти туда и дать согласие на утилизацию тела.
Марцелла затошнило.
– А почему именно мне?
Дед понял глаза от экрана. На его губах играла снисходительная усмешка.
– Что, никогда не видел мертвых?
Марцелл понимал, что дед его дразнит – так же, как поддразнивали юношу и все в Министерстве. Ходили слухи, что у него слабый желудок, – и тут уж он ничего не мог исправить. Марцелл решительно выпрямился, упрекая себя за недостаток самообладания.
– Не видел. Но это ничего. Просто… с отцом меня ничто не связывает. Его тело для меня не отличается от других… тел.
Отложив телеком, дед удостоил внука сочувственной улыбки:
– Твое волнение в порядке вещей. Помню, когда я впервые узрел покойника… О Солнца, я едва не лишился чувств.
– Да неужели? – изумился юноша.
Дед хихикнул, вспоминая:
– Представь себе. Я тогда работал в полиции, и инспектор послал меня в Монфер расследовать убийство рудничного мастера. Это был сущий ужас. Его выпотрошили шахтерской киркой. Все кишки вывернули на землю. Я как увидел его, клянусь, все планеты системы заплясали на орбитах.
Марцеллу стало дурно от одного описания, и он поспешил присесть к столу напротив деда.
– И что же вы сделали?
Генерал подался к нему, словно задумал поделиться страшной тайной:
– Я так стиснул зубы, что задний коренной треснул аж до самой десны. И провел остаток дня в Медцентре. Сказал там, что за обедом мне попался пережаренный кусок баранины.
Марцелл засмеялся, ему сразу полегчало.
– Со временем становится проще, – продолжал дед. – Насмотришься на мертвецов и постепенно перестанешь видеть в них людей, а начнешь воспринимать их как… просто тела.
В памяти Марцелла всплыло вдруг некое событие, случившееся почти три месяца тому назад. Он как наяву увидел пустые глаза деда после того, как тот забирал останки двенадцати мужчин и одной женщины, посланных патриархом убить королеву Альбиона. Повстанцы Юэсонии в конечном счете выиграли войну, но то покушение провалилось.
Марцелл знал, что погибшие солдаты для деда – не просто тела.
Особенно один из них.
– Но, grand-père[12], – судорожно вздохнув, начал он. – А как быть, если ты хорошо знал этого человека? Вдруг это кто-то из твоих близких?
По тому, как прищурился генерал, Марцелл понял, что ступил на топкую почву. Но отступать он не желал. Рано или поздно его дед скажет, что произошло. Должен ведь сказать?
Юноша попытался облизнуть губы, но язык был сухим, как песок.
– Естественно, я говорю не о своем отце, – пояснил он. – Его я едва помню. Но когда вы увидели тело командора Вернэ…
Взгляд деда мгновенно замкнулся. Словно штору задернули.
– Уже больше половины второго, – проговорил он, снова взявшись за телеком и мазнув пальцем по экрану. – Тебе пора в морг. Я отправлю сообщение инспектору Лимьеру, предупрежу его, что ты не успеваешь вовремя приступить к своим обязанностям на Восхождении.
Марцелл искал в глазах деда следы той открытой улыбки, которую видел минуту назад. Но от нее уже ничего не осталось. Она утонула в тени. Словно бы планета прошла перед Солнцем и заслонила его.
Марцелл с детства учился различать сложную мимику морщинистого, обветренного лица деда. Подобно первооткрывателю, составляющему карту причудливого рельефа неведомой земли, мальчик запоминал каждую складку, каждый мускул, мельчайшие их движения и значения этих движений. Он поднаторел в том, чтобы распознавать редкие мгновения открытости и откровенности и, что было важнее, слишком частые моменты, когда дед замыкался в себе. Буквально запирался на множество замков и засовов.
Сейчас засов был тяжел и неподвижен, словно бы отлит из пермастали.
Нельзя было произносить имени Вернэ.
– Разумеется, сударь, – сказал Марцелл, вставая. – Я сейчас же отправляюсь в морг, а оттуда на Зыбун. – Он сглотнул и двинулся к выходу. А уже возле самой двери оглянулся и добавил: – И прошу меня простить.
Генерал мотнул головой, задержал на внуке холодный взгляд темных глаз: