Офицер некоторое время постоял у тела, не отрывая от него взгляда. Шатин видела: руки его сжались в кулаки, словно от ярости. А потом сразу разжались, и она услышала его голос:
– Зачем ты это сделал?
Голос звучал мягко, почти беспомощно. Больше того, этот голос, казалось, вот-вот сорвется. Шатин почти не сомневалась, что офицер обращается к покойнику. Интересно, что бы это значило? И тут она краем глаза уловила, что мужчина коснулся рукава мертвеца. Того самого рукава, что пару минут назад сдвинула Шатин, открывая татуировку.
– Что это? – изумленно вопросил он, и только теперь, глядя под таким необычным углом, Шатин заметила то, что, судя по всему, привлекло внимание молодого человека.
В ткань рукава изнутри было что-то вшито.
«Ну и ну!» – изумилась она.
А офицер взял какой-то предмет со стоявшего рядом поддона и принялся подпарывать рубашку мертвеца.
Шатин скосила глаза, пытаясь охватить взглядом всю картину, однако не преуспела в этом. Она так и не сумела разобрать, что же именно было спрятано в рукаве.
Осторожно, чтобы не скрипнули носилки, девушка чуть-чуть повернула голову вправо так, чтобы в поле зрения попал мужчина с лохмотьями рубашки в руках. И едва сдержала рвущийся из горла вскрик.
Она его узнала.
Да и могло ли быть иначе?
Его узнал бы каждый житель Латерры: эти блестящие, чуть волнистые темные волосы; эти красивые аристократические черты; эту высокую стройную фигуру. Ошеломленная Шатин совсем забыла о спрятанном в рукаве щипаче и вспомнила о нем лишь тогда, когда хитроумное устройство с громким стуком свалилось с носилок на пол.
Глава 5
Марцелл
Дверь морга с шипением закрылась, и Марцелл наконец остался наедине с отцом. С незнакомцем, с которым он ни разу не говорил и которого едва помнил.
Руки у него дрожали. Юноша сказал себе, что человек, лежащий на этих носилках, для него ничем не отличается от других покойников. И, с трудом сглотнув, опустил взгляд.
На бесчестного предателя Жюльена д’Бонфакона.
Марцелл всмотрелся в изрезанное глубокими морщинами лицо, в потрескавшиеся синеватые губы, в пустой мертвый взгляд светло-карих глаз. И да, совершенно ничего не почувствовал.
Во всяком случае, так он внушал себе. Он должен оставаться холодным. Любые чувства только подтвердили бы подозрения, которые Марцелл и без того ощущал на себе со всех сторон.
Это вечное наказание за преступление, совершенное отцом, преследовало его с самого детства. Тот, кому не посчастливилось быть отпрыском предателя, всегда находится под подозрением. Он неотвратимо виновен в будущих преступлениях. Навеки сын своего отца.
Марцелл всю жизнь сражался с этими подозрениями, тщился доказать всем и каждому в Министерстве – да что там, на всей Латерре, – что ничуть не похож на отца и никогда не предаст свою планету, свое сословие, свою семью.
Так почему же у него сейчас дрожат руки?
«Это просто мертвое тело».
Так сказал его дед.
Д’Бонфакон-младший сжал руки в кулаки, пытаясь усилием воли унять дрожь. Глядя в открытые невидящие глаза отца, он ощутил бессильную злобу, стыд, отвращение и, прежде всего, гнев.
Этот человек покинул Марцелла, когда он был младенцем. Этот человек предпочел родительским обязанностям участие в «Авангарде» – печально известной организации мятежников и террористов. Жюльен изменил семье, мать Марцелла вскоре умерла от разбитого сердца, и тогда растить мальчика пришлось деду, который и заменил ему отца. Но главное: этот человек был в ответе за величайшую трагедию Восстания 488 года – взрыв на медном руднике, убивший шестьсот человек. Шесть сотен бедных, ни в чем не повинных людей.
Это кем же надо быть, чтобы сотворить подобное? Как можно навлечь такой позор на семью? Неужели все это сделал вот этот самый человек, лежащий теперь перед ним на носилках?
В памяти всплыло, как он в первый раз смотрел запись ареста. Марцелл так живо помнил безумие в глазах отца, когда его грузили на отправляющийся на Бастилию вояжер. Когда Жюльена д’Бонфакона уводили, на его губах пузырилась пена. Бешенство безумца. Фанатика. Террориста.
Это случилось семнадцать лет назад, и с тех пор Марцелла учили ненавидеть этого человека, презирать его и все то, за что он выступал. Но сейчас, стоя перед его истощенным, обмороженным телом, Марцелл ощутил, как в душе поднимаются совсем иные чувства.
Это же как-никак его отец.
Отец.
Человек, полюбивший его мать и взявший ее в жены. Человек одной с ним крови.