Капитан, кивнув, подпер подбородок ладонью:
– В самом деле обещал. Если ты принесешь достаточно ларгов, чтобы оплатить проезд.
Шатин указала на краденые безделушки:
– Да тут уж всяко наберется на восемь тысяч ларгов.
– Но этого мало.
Она ощетинилась:
– Что значит – мало? Мы же договаривались: за восемь тысяч вы протащите меня на вояжер до Юэсонии.
Капитан поджал губы и кончиком искривленного пальца медленно подтолкнул к Шатин медальон с изображением Солнца.
– Боюсь, цены на проезд выросли.
Шатин услышала, как бешено заколотилось в груди сердце. Она старалась сдержать ярость. Не завизжать во все горло, как жалкий трюмный крысеныш.
– Как же так? – сквозь зубы проговорила она. – Я был здесь всего три недели назад. Не могли же цены вырасти так быстро!
Капитан откинулся в кресле и сложил ладони на коленях и изрек:
– Цены напрямую зависят от спроса, mon ami[13].
– Да что изменилось-то? Объясните толком. – Она нетерпеливо заерзала, словно все тело ее вдруг стало зудеть. И обхватила себя руками за плечи, враз покрывшиеся мелкими мурашками.
– Спрос резко вырос, – объявил Капитан. – Представляешь, юэсонцы избрали себе первого вождя. – Он закатил здоровый глаз. – Вот балбесы!
– Ну избрали, и что из этого?
Краватт криво ухмыльнулся:
– А то, что кое-кому в этом видится надежда на прогресс. И потому не ты один собрался слинять на Юэсонию. Ну и я, разумеется, воспользовался случаем, чтобы поднять расценки. Лично мне не нравится то, что творится на этой планете, но я в первую очередь делец и уж своего не упущу.
Шатин спрятала в рукавах стиснутые кулаки. Она копила средства три года. Казалось – целую жизнь.
Она думала, что золотой медальон станет для нее билетом с этой забытой Солнцами планеты. Надеялась, что наконец-то добилась своего. А теперь мечта сбежать с Латерры – и от своей злосчастной семейки – стала от нее еще дальше, чем прежде.
– Сколько? – спросила Шатин, напрягшись, чтобы не сорвался голос.
– Пятнадцать тысяч ларгов. – Капитан пожал плечами, даже и не думая извиняться.
Шатин с шумом втянула в себя воздух:
– Пятнадцать тысяч? – Она поспешно сморгнула выступившие на глазах слезы. – Но это почти вдвое больше того, что у меня есть. Я годы потратил, чтобы хоть столько скопить! Как же мне…
Капитан вскинул руку:
– Здесь не торгуются, парень. Пятнадцать тысяч ларгов или живи дальше в трущобах Латерры. Иных вариантов нет. Хотя… – Он тихонько хихикнул, постучав по своей «пленке». – Конечно, остается еще Восхождение. Как знать? Вдруг сегодня тебе повезет?
Шатин обожгла его взглядом. За изуродованными чертами невозможно было разобрать, что выражает его лицо. Но затем Краватт сказал нечто такое, от чего сердце у нее окончательно заледенело:
– Следующий вояжер на Юэсонию отправляется через десять дней. И если хочешь попасть на него, советую не терять понапрасну времени.
Глава 8
Марцелл
– Требуется лишь ваше согласие: нужна автоидентификация. – Медик указал на свой телеком. – И мы утилизируем тело.
Марцелл стоял в вестибюле Медцентра Валлонэ, у самых дверей морга. Он опустил взгляд на аппаратик в руке врача. С экрана на него снова взглянул отец.
«Утилизируем». Какое ужасное слово. Холодное… бездушное. Но, напомнил себе Марцелл, это сказано не о человеке. О мертвеце. Утилизация – самый подходящий конец для гнусного предателя Жюльена д’Бонфакона.
И юноша позволил телекому себя просканировать.
«Марцелл д’Бонфакон, – подтвердил механический голос. – Дано согласие на утилизацию тела, авторизованного в двенадцатый день седьмого месяца пятьсот пятого года о. п. д. Имя согласно досье: Жюльен д’Бонфакон, заключенный номер 39874».
И все.
Его отца – заключенного № 39874 – больше нет.
Когда Марцелл вышел наконец из Медцентра, дождь лил как из ведра. За восемнадцать лет жизни на Латерре он так и не уловил закономерностей местной погоды. Дождь начинался и переставал, когда ему вздумается, и оттого Марцелл был весьма благодарен судьбе за то, что обитает в Ледоме, где всегда тепло и сухо.
Застегнув длинный серебристый дождевик, юноша пешком двинулся к Зыбуну. Медцентр стоял на дальнем краю Трюмов, но сегодня Марцелл не прочь был пройтись. Пусть даже под дождем. Зато будет время подумать о том, что он сегодня сделал.