Д’Бонфакон прижал руку к груди, нащупав сквозь ткань плаща комок ткани под форменным кителем.
Тюремная роба отца.
Он сам не знал, что толкнуло его забрать эту старую тряпку. Только что разглядывал расправленную на груди отца материю – и вот уже сгребает ее, заслоняя спиной от микрокамер охраны, и запихивает за пазуху.
Он не мог отделаться от чувства, что вышитое на ткани послание адресовано ему.
Правда, прочесть его надежды не было. Марцелл много лет как разучился читать Забытую Речь.
Добравшись до просторного, кишащего людьми Зыбуна, молодой человек сразу высмотрел инспектора Лимьера – под статуей Тибула Паресса, патриарха-основателя Латерры. Инспектор стоял на узкой площадке в окружении маленькой армии дроидов. Сколоченная на скорую руку платформа возвышалась, как сторожевая башня, с которой видна была вся собравшаяся на Восхождение толпа.
Марцелл до сих пор еще не видел ни одной церемонии Восхождения. Конечно, он знал, что это такое, как работает, как должно стимулировать простой народ, но самого события прежде всегда сторонился, надежно скрываясь в Ледоме. Однако теперь, когда его готовили в новые командоры, обучение коснулось и Трюмов. Дед хотел, чтобы Марцелл познакомился со всеми сторонами жизни на Латерре. Испытал и хорошее, и плохое.
– Офицер д’Бонфакон… – Лимьер приветствовал его чуть заметным кивком.
– Инспектор Лимьер. – Марцелл с той же холодностью ответил на приветствие.
– Вижу, служанка надежно запаковала вас от непогоды. – Инспектор сверху вниз прищурился на блестящий серебристый дождевик Марцелла, и тот готов был поклясться, что на непроницаемом лице киборга мелькнула хитрая усмешка. – Как все прошло в Медцентре?
При этом вопросе юноша напрягся, сознавая, что затеянный дедом экзамен продолжается. На всей Латерре не было более верного генералу д’Бонфакону человека, нежели инспектор Лимьер, и все, сказанное при нем, несомненно, будет доложено деду.
Марцелл предпочел ответить сухо и односложно:
– Скукота.
Голова инспектора, щелкнув, повернулась к Марцеллу, и тот ощутил на своем лице горячий луч оранжевого киберглаза: выискивает слабые места, сканирует тело на всплески температуры. Молодой человек устремил взгляд в гущу собравшихся на Зыбуне, но нисколько не сомневался: скоси он глаз, боковым зрением тут же поймает мигание электронных схем.
Марцелл знавал немало киборгов (каждый десятый представитель второго сословия так или иначе дополнял свое тело техникой), но в обществе инспектора Лимьера ему отчего-то делалось не по себе. От его холодной жестокости по хребту шли мурашки. Можно было подумать, что производившие операцию медики по ошибке вырезали из него важную часть человечности.
– Ненавижу дни Восхождения, – заявил инспектор, к облегчению юноши сменив тему.
Марцелл не ответил. Он взглянул с помоста на рыночную площадь, охватив взглядом Зыбун во всей его убогости. Шаткие лотки торговцев, горки жалких плодов, выставленных на продажу. Ему открывались грязь, нищета, гнусь. Он улавливал запах гниющих водорослей, что ни день доставляемых от расположенных совсем рядом причалов. Жалкая замена пище. И еще эта огромная толпа. Люди собрались вместе, чтобы увидеть Восхождение. Для них оно стало своего рода празднеством. Торговцы сбрасывали цены. По рукам ходили общие чаши с травяным вином. Представители третьего сословия, прогуливая смены на заводах и фабриках, за отсутствием музыкальных инструментов грохотали в кухонные горшки и насвистывали на обломках дудок. Они поминутно поглядывали на свои «пленки», округляли глаза, с нетерпением ожидая начала вещания. Иные из них стояли так близко, что Марцелл видел мокрые лохмотья одежды, бледную дряблую кожу, запавшие, залитые дождем щеки.
– Ну до чего же жалкое зрелище! – Лимьер повысил голос, перекрывая шум толпы. – Они обменивают последние жетоны на лишние очки, голодают ради выигрыша в безвыигрышной лотерее. Кое-кто из них умрет от голода, так и не дожив до следующего Восхождения. А шансов на выигрыш у этой швали не больше, чем у меня – стать патриархом.
Марцелл ощетинился, услышав из уст полицейского вульгарное словцо «шваль», употребленное применительно к третьему сословию. Правда, он и сам считал дни до окончания этой своего рода «практики» в Трюмах, мечтал, чтобы его нога никогда больше не ступала по грязной вонючей площади, однако видеть в этих людях отбросы пока что не научился. Он не мог смотреть на них глазами инспектора Лимьера. Так, как смотрели почти все в первом и втором сословии. Из тех, кого знал Марцелл, кажется, лишь его дед питал к простому народу некое подобие уважения.