– А теперь, говорят, Восхождение могут и вовсе отменить, – проскулила Азель, не отрываясь от «пленки» в ожидании обновлений. – Не назначат нового, пока не будут найдены убийцы Мари. А если их много лет станут искать? А если и вовсе никогда не поймают? Представь, вдруг они сумеют сбежать куда-нибудь на Рейхенштат? Тогда мы обречены вечно здесь жить.
– Мы и так обречены, – с горечью ответила Шатин, продолжая выгружать свою коллекцию.
Надо было стащить кольцо у Марцелла д’Бонфакона, когда подвернулся случай. Могла ведь врезать этому типу по башке щипачом, обшарить карманы и слямзить все, что при нем было. Наверняка у генеральского внучка хватило бы ценностей, чтобы купить билет на Юэсонию. Одни титановые пуговицы на мундире стоили больше недельного жалованья на фабрике.
Не засмотрись она на этого прощелыгу, не вляпалась бы так, как вляпалась.
– А ведь я в этом году должна была выиграть, – продолжала Азель срывающимся голосом. – Я точно знаю! Я бы всю семью забрала в Ледом. У нас был бы хорошенький домик, и вволю еды, и сол-свет каждый день. Шатин, мы уже целых девять лет не видели света Солнц!
Вот об этом Шатин можно было не напоминать. Она запустила руку за пазуху и вытащила украшение с изображением Солнца, украденное утром на Зыбуне. То, что внушило ей столько надежд. Сейчас, глядя на болтающийся перед ней медальон, Шатин бранила себя за наивность: надо же быть такой мягкотелой соплячкой! Дура, поверила, будто с этой планеты можно выбраться. Увидела в гравировке солнечных лучей доброе знамение. Не бывает никаких знамений. Выхода нет.
Солнца в который раз обманули ее.
– Ненавижу тех, кто с нами так поступил, – не унималась Азель. – Ненавижу убийц премьер-инфанты. Это они во всем виноваты. Надеюсь, что их найдут и загонят на веки вечные в самую глубокую шахту Бастилии!
Пожалуй, Шатин впервые в жизни была согласна с сестрой. Она тоже надеялась, что идиота, который заварил всю эту кашу, поймают. Теперь ей, конечно, еще труднее будет выбраться с планеты. Если, как сказал Капитан, спрос на проезд вырос из-за выборов нового вождя на Юэсонии, то что же будет после бунта на Латерре? Даже вообразить невозможно.
Шатин запихнула медальон в мешок и поклялась никогда больше не верить в такие бесполезные штуки, как звезды. Но девушка так спешила, что украшение, соскользнув с края мешка, звякнуло и пропало в дыре под полом.
– А, чтоб тебя! – Шатин растянулась на животе, чтобы запустить руку в дыру. Она нащупывала пропажу, старясь не морщиться, когда под пальцы подворачивалась всякая мерзкая дохлятина. Наконец она сумела подцепить цепочку и, потянув ее к себе, вытащила вместе с медальоном еще какой-то предмет.
Что-то маленькое.
Гладкое.
И… знакомое.
Едва Шатин распутала цепочку, вытащив из нее маленькую ручку пластмассовой куклы, память накатила на нее безжалостно, как транспортер. Она вдруг снова очутилась в Монфере, на старом постоялом дворе, которым прежде владели ее родители.
Шатин вернулась во времена, когда им жилось сносно и ей не приходилось изворачиваться и воровать ради огрызка капустной лепешки. Пока Ренаров еще не выгнали из Монфера за мошенничество. Не прогнали далеко за море Секана, в нищие Трюмы Валлонэ.
– Что ты там нашла? – прорезал ее мысли голос Азели, и Шатин, подняв глаза, увидела, что сестра уставилась на зажатую у нее в пальцах пластмассовую ладошку. Глаза у Азели вдруг округлились: наверняка тоже вспомнила.
– О, мои Солнца! Это то, что я думаю?
– Нет, – поспешно ответила Шатин и хотела уже сбросить обломок игрушки обратно в дыру, но тут Азель, протянув руку, ловко выхватила его.
– Так и есть, то самое, – сказала она, вертя находку в руках. – Рука куклы Мадлен. Надо же, сохранилась до сих пор.
Мадлен. От одного этого имени у Шатин вскипела кровь в жилах.
Азель хихикнула:
– Помнишь, мы называли ее Мадлен-замарашка?
Шатин кивнула, не в силах произнести ни слова. С того дня, как та малявка появилась в гостинице, она стала черным пятном в жизни Шатин. Эта мерзкая пиявка ела ее еду и воровала ее игрушки.
– Ты так злилась из-за этой куклы, – продолжала Азель, поглаживая пальцем пластмассовую ручонку. – Помню, какими глазами ты смотрела на Мадлен, когда тот человек отдал куклу ей. Мне прямо жутко стало.