И оно попробовало.
У Леонеда что-то дернулось внутри: неужели Бозадр сумел прочитать, уловить его панические мысли, и сейчас… Но нет, командир встал, широко расставив ноги, над трупом Энгвара, вертикально поднял кортик. Другой рукой обхватил клинок у самой гарды – плотно, сильно, кровь тотчас же засочилась из разрезанной ладони, закапала на мертвое лицо с пустыми глазницами.
Бозадр кивнул остальным: давайте, мол. И произнес:
– Кто-то должен взорвать энергоблок.
Леонед схватился за лезвие вторым, и показалось, что ему жребий никак не выпадет, не такое уж длинный кортик… Но ухватиться второй ладонью за кончик клинка выпало именно ему.
Трезианин схитрил, хоть и в рамках правил, – не хотел сидеть у реактора, пока другие сражаются и умирают. Он протянул к клинку нижнюю, дополнительную лапу, и она – узенькая, покрытая шевелящимися ворсинками – заняла совсем немного места.
Леонед выиграл немного жизни, сколько именно, он и сам не знал. Сколько сумеют подарить погибающие товарищи, столько и выиграл. А он им отплатит огненным погребением. И врагам отплатит тем же, за все и за всех.
Кровь смешивалась, и капала на труп изменника, и командир сказал спокойно и деловито:
– Пошли за оружием.
– Потер-е-е-е-м-с-с-с-ся… – прошипел трезианин. – С-с-с-евотня мой те-е-нь…
Он, судя по положению отростков, был весьма доволен. Неудивительно – наступил самый важный день, ради которого трезианин и оказался здесь. День смерти.
А больше никто не сказал ничего.
«Неужели они не понимают… Неужели не понимают…» – билось в голове у Леонеда, но и он промолчал.
Тишина. Выстрелы смолкли достаточно давно, и обманывать себя нет смысла: теперь-то уж точно всё закончено, наступает его черед.
Выбора нет – тридцать три с половиной минуты давно истекли… Флаг-капитан хотел раздавить загнанных в угол крыс? Крыса осталась одна, и ее очень скоро раздавят… Программа боевых киберов не реагирует на поднятые вверх руки, и на белую тряпку не реагирует…
Появляются звуки. Леонед напряженно вслушивается – ну точно, доносятся они из аварийного туннеля, ведущего в энергоотсек. Лифт заблокирован, но кто-то очень хочет добраться сюда…
Во рту сухо-сухо, рашпиль языка трется о шершавое нёбо… Гудение, запах нагревшегося металла, – выжигают люк.
Пора… Самое время нажать на пусковую кнопку, но Леонед медлит. Как же они прекрасны, последние секунды… И как быстротечны… Кажется, в такие моменты перед внутренним взором должна промелькнуть вся прожитая жизнь? Не мелькает… В голове крутится лишь одно навязчивое воспоминание: бесконечная, к горизонту тянущаяся грядка релакуса, и обжигающее полуденное солнце, и горячий соленый пот, заливающий глаза… Казалось – каторга, и ничего не может быть хуже… Идиот… Все бы отдал, чтобы вернуться в тот знойный летний полдень…
Вырезанный люк с грохотом рушится. Громкие шаги – совсем рядом, в соседнем отсеке.
Леонед закрывает глаза и жмет на пусковую кнопку…
Потом медленно, удивленно поднимает веки. В ушах стоит эхо дикого крика. Это он кричал? Или померещилось?
Бластер стоит на предохранителе. Леонед не понимает ничего… Вроде ведь снимал…
Мокрый от пота палец скользит по рубчатой кнопке и никак не может перевести ее в другое положение.
Створки двери – последней преграды между жизнью и смертью – медленно расползаются. Леонед не раздумывая, повинуясь внезапному импульсу, швыряет бластер в приоткрывшуюся щель. Кричит:
– Не стреляйте! Я сдаюсь!
Ему кажется, что кричит – голос тихий и сиплый. Разницы, впрочем, никакой – боевые киберы на такие крики не обращают внимания.
Огромная фигура надвигается из темного провала двери. Не кибер, человек в громоздком защитном костюме. Правая рука не видна – от локтевого сгиба начинается УОК – универсальный огневой комплекс. И этот УОК неторопливо поднимается, целится в Леонеда. Спаренный бластер, гаусс-эмиттер, скорострельная ЭМ-пушка – смотрят в лицо, готовые плюнуть огнем и смертью.
Холодный пот заливает глаза. Леонед пытается крикнуть что-то еще, ничего не получается, тогда он падает на колени.
УОК медленно опускается.
Часть первая
Мы никогда не сдадимся
Глава первая
Расколотое небо
Дороги здесь были прямые, как натянутая нить, – Гальская степь ровная, гладкая, нет топких низин и прочих буераков, которые приходилось бы огибать строителям. Лишь кое-где тянулись по бесконечной равнине поросшие лесом долины рек, медленно текущих и обладавших удивительно прозрачной водой. Алое небо – такая уж атмосфера над Умзалой – отражалось в потоках, и казалось, что вода тоже подкрашена розовым, словно пролилась в нее чья-то кровь…