— Гавкайте-гавкайте!.. — передразнивал осатаневших волков. — Но сегодня взяла моя!
Лай, лай, неистовый лай…
«Надеюсь, еще не поздно… — подумал я о своем спасенном, — дай бог, еще есть время».
И побежал к нему.
Путник лежал на льду из собственной крови, скулил, причитал. Тело уже густо покрыл токсичный пепел, голова, не покрытая шапкой, совсем поседела, будто у глубокого старика. Вытянутое обескровленное лицо, словно у покойника, страшно напряглось, крючковатый нос с широкими ноздрями едва заметно шевелился, густые брови медленно обрастали инеем, зеленые глаза метались по сторонам.
— Это… вы… — с огромным трудом, срываясь на нехороший кашель, прошипел он, — вы… стреляли?..
— Молчи — копи силы, — велел я и обернулся — потрошителей пока видно не было. Дальше снял шарф, как смог перевязал подранную руку, что даже не шевелилась, стряхнул его же шапкой с головы пепел, надел. И задал не то ему, не то себе вопрос: — Где же ты на такую стаю-то напал? Метель ведь была, волки же все попрятались кто куда…
Незнакомец надрывно болезненно кашлянул, захрипел: вероятнее всего — застудил легкие. Потом немного отдышался, стал вдыхать прерывисто, но спокойнее.
— Плохи твои дела, друг… — без тени иронии обратился к нему, — помочь тебе сейчас ничем не смогу — я не врач…
Мои слова буквально затушили в глазах мужчины искорку надежды — те потускнели, сделались холодными, обреченными.
И сразу успокоил:
— Но ты не переживай: у меня жена — врач от бога, и не таким жизнь спасала! — позволил своим губам улыбнуться. — Сейчас только санки соберу — и домой поедем лататься!
Взгляд путника заметно потеплел.
— Ну, вот и замечательно! — кивнул я и, сложив возле него винтовку и рюкзак, достал из бокового сетчатого кармана бутылку чистой воды, дал напиться. — Пей, только не торопись — а то еще вдобавок и горло себе застудишь.
Потом попил сам, убрал бутылку обратно и сказал незнакомцу:
— Найду какую-нибудь широкую дощечку — и вернусь.
Тут заметил, как его зрачки стали медленно расширяться, наливаться чернилами. Он весь задрожал, прикусил бледные пухлые губы.
Мгновенно сообразив, кого тот заприметил, я потянул винтовку за ремень, поднял, сдул пепел, сохраняя спокойствие, оглянулся. Из дома, по-прежнему рыча и прожигая меня глазами, словно раскаленными угольками, вышли два потрошителя и, крадучись, сразу стали разбредаться по разные стороны.
Р-р-р-р!!!
«В кольцо брать собрались… — определил я, — умные, очень умные твари».
Проверив наличие патронов в магазине, каких осталось ровно на один выстрел, — сунул в приемник, дернул затвор.
— Одной пулей двоих не положить… — произнес почти шепотом и, посмеиваясь над самим собой, мрачно добавил: — Такое только в сказках бывает…
Проследив за волком, что намеривался обойти нас с незнакомцем справа, — секунду-другую побарабанил пальцами по спусковому крючку, все никак не решаясь потратить последний патрон. Точно почуяв мои намеренья, потрошитель поджал хвост, забоялся, остановился на полушаге. Вместе с ним — и второй: ждал, когда ошибусь или сделаю какую-нибудь промашку, чтобы потом спокойненько напасть.
— Ну же, давайте! — кричал я, целясь то в одного волка, то в другого. — Давайте!.. Чего же вы ждете! Вот они мы — давайте!..
Но потрошители медлили, мяли зеленый снег, подметая обрубками хвостов, угрожающе рычали, обнажали клыки.
— Ну!.. Ну! — требовал я. — Смелее!!.
Волки все выжидали.
— Чего вы, а?..
И здесь случилось чудо — они испугались. Посверлив меня напоследок яростными глазами, волки отшатнулись, помотали головами, отряхнулись от пепла и повернули назад, поспешно скрываясь за домом.
Не веря своим глазам, я еще момент понаблюдал за ними через оптический прицел, все еще ожидая возвращения, но, ясно поняв, что потрошители уже не вернутся, облегченно вздохнул, отложил оружие и — рысью к ближайшей груде обломков, рассчитывая найти там то, на чем можно дотащить до дома умирающего путника…
Среда, 14 февраля 2014 года
О том, что незнакомец, которому Джин всю ночь пришивала практически оторванную руку и поила горячим чаем, отогревая продрогшее тело, скончался, она узнала ранним утром. За окном пока не рассвело. Вдали, за бесконечными черными корягами деревьев и домами, только-только наливалось кровью небо, тихо посвистывал, резвясь со снегом, ветер-утренник, стояла темень. Посмотрев на пустеющую мятую половину кровати, еще не успевшую остыть, Джин тихонько оделась, обулась и молчком прошла на кухню, где увидела мужа. Курт, весь ссутуленный, точно старый дед, сидел на табуретке, дымил сигаретой, молчал. Длинные, по подбородок вороные кудри волос — растрепаны, заросшие крепкой щетиной щеки нервно вздрагивали, уставшие глаза остекленели, смотрели, неподвижные, в пол. Сам он выглядел каким-то раздавленным, сломленным, ошеломленным.