Она покачивалась тихонько, еще порой поднимая голову, хотя старший из стражников уже игнорировал ее. Собственно, она не видела слишком много, Мертвый Цветок время от времени окружали полоски горящих фургонов, но потом они угасли, кочевники еще несколько раз приготовились к атаке, но, похоже, им удалось захватить еще только один Листок, остальные отбили штурмы. Все это происходило в сотнях миль от нее, где-то на другом конце света, в месте, где не было крюков, медленного покачивания и ночи, которая вскоре собирается захватить всю Всевещность.
Это было худшее, что ее ожидало. Темнота. До той поры Кей’ла не знала, откуда черпает силу, теперь оказалось, что черпает она ее из чужих взглядов, из того, что прочие ожидают, когда она начнет плакать, умолять о милосердии, а потому она не могла этого сделать. На самом деле она так и не покинула круг подростков с палками, они окружали ее все время: в шатре вождя Волков, когда она говорила с его целительницей, женой или с ним самим, когда сидела рядом с умирающим лучником и когда повисла на ремнях – особенно тогда. Она должна была оставаться смелой и отважной. Потому что они хотели увидеть ее страх.
Но теперь, в темноте, когда никто на нее не смотрел, парни с палками исчезли, растворились во мраке, а вместе с ними ушла и решимость. Осталось отчаяние, чернейшее, чем глотка сквернейшего из демонов Мрака, сдерживающее ее дыхание умелей, чем воткнутые в кожу крюки.
«Нет, нет, нет… больше не хочу… не хочу жить… я… Кей’ла из рода Калевенхов… хочу умереть… не видеть смерти… не смотреть на горящие… фургоны… не хочу смотреть… Прошу… прошу, прошу… Приди, брат, и забери меня отсюда… Потому что это был ты… правда? Ты убил тех парней… приди ко мне… Прошу, прошу, прошу».
Изо всей этой молитвы наружу выходило только малое «прош… ппрош… пос…», которые, возможно, и были слышны – когда б кто-то приложил ухо к ее лицу. Но это не имело значения, важным осталось лишь то, что темнота наконец-то обнажила ее истинное лицо – маленькой трусихи, которая только и может, что скулить о милосердии. И, собственно, это тоже не имело значения. Важна была лишь боль, засевшая в ее теле, и то давящее на волю чувство, что она должна уже умереть. Должна была умереть множество раз, как и тысячи ее земляков, поскольку чрезвычайно неправильно, что она еще дышит, когда столько хороших людей погибло.
Голова, что лежала под ее ногами, превратилась во тьме в бесформенный сверток, но Кей’ла была уверена, что она насмешливо скалится на каждую такую ее мысль.
– Прош… пошу, пошу, пош-ш-ш…
Ответ на просьбы пришел в полной тишине. Один из ее стражников свалился на землю. Просто опрокинулся и больше не встал. Тот, что постарше, узнала она, поскольку молодой какое-то время назад уселся, опираясь об одну из жердей треноги, и, казалось, заснул. Шум, вызванный падением товарища, должен был его пробудить. Но нет, он даже не шевельнулся, хотя приятель его вел себя странно. Сперва некоторое время он лежал неподвижно, а потом – вдруг, в полной тишине, – разделился надвое. Одна из частей осталась на земле – пятно черноты во тьме, а вторая – двинулась вперед. Немного хаотически, покачиваясь легонько и выполняя странные нескоординированные движения. Словно сражалась с бурным течением дикой реки.
А потом перед Кей’лой, чуть ниже, выросло бледное лицо, окруженное черными волосами, и два холодных фонарика глаз, разгоняющих тьму.
В первый миг она его не узнала, настолько худым он был, словно его морили голодом много месяцев. Жирные волосы прилеплялись к светлому лбу, глаза сияли горячкой.
– …пришел, бра… тишка… я уже ду… мала, что… что… что ты забыл…
Он не ответил. Дотрагивался до нее движениями быстрыми и аккуратными, словно прикосновение языка ящерицы. Пальцы его жгли ледяным огнем, особенно в тех местах, куда воткнуты были крюки.
– За… берешь меня отсюда? Да… ле… ко…
Он не ответил – да она этого не ожидала, – даже выражения лица не изменил. Взглянул вниз, на лежащую между ними голову, склонился и обнюхал ее. Потом развернулся и исчез во тьме.
Кей’ла изо всех сил зажмурилась, но слезы все равно потекли.
Атаковали их, когда Кеннет уже начал сомневаться в разумности своего плана. Может, Лайва оказалась не настолько уж хорошей приманкой, как он рассчитывал, а может, преследователи готовы были удовлетвориться ее голодной смертью? Все сомнения разрешились однажды «утром», хотя они так и не сумели понять, зачем кто-то преследует аристократку и откуда этот «кто-то» взялся.