«Значит, затем-то был ей нужен тогда нож», – улыбнулась Кей’ла и шевельнула рукою: «Ничего не случилось».
– Я дотронулась до одной из жердей, и они ко мне пришли. Духи. И показали мне правду.
Правду? Толпа вокруг густеет. Люди тянутся из соседних Лепестков, перепрыгивают повозки, идут, покачиваясь, словно в пьяном ошеломлении, мужчины и женщины, главным образом те, кто помнил Кровавый Марш. Есть в них какая-то хрупкость и беспомощность, глаза их пусты, лица – безоружны.
– Кто?.. – доносится со стороны хриплый голос. – Кто с нами это сделал?
Вот – смех. Странный смех, немного дикий, немного безумный, и, слыша тот смех, Кей’ла знает, что не только через нее говорят духи. Уэнейа – истинная Говорящая-с-Предками.
– Кого зовут Лисом Степей? У кого после поражения от Меекхана закачался над головой Золотой Шатер? Кто боялся, что Отец Мира возжелает созвать Большое Вече? Кому вожди племен готовы были вцепиться в глотку и грозили разорвать лошадьми? Кто потерпел поражение и оставил пятьдесят тысяч трупов, гниющих под городом? Не было трофеев, не было невольников, скота или лошадей, а откуда их взять? Он не был уверен до конца, сговариваются ли против него верданно и сахрендеи, но что с того? Через несколько лет вы восстановили ваши богатства, а он хотел ваши стада и табуны, золото, упряжь, оружие и имущество… Ему нужна была победоносная война, что отвлекла бы внимание от поражения империи. Но даже он не мог ударить на возвышенность просто так, без причины. Другое дело, если верданно подняли бы бунт…
Голос тихнет.
– Единственным приказом и единственной ложью он сберег власть, дал своим Сыновьям победную войну, получил ваш скот и табуны, и что важнее – получил вашу землю. Сумел оделить недовольные племена богатыми пастбищами, мог передвинуть сахрендеев на север, подальше от себя, сумел вбить клин между друзьями. Знаете ли… что наши духи даже теперь удивляются его поступкам?
Вот – движение. Кто-то проталкивается сквозь толпу. Женщина. Старая, со спутанными волосами, с лицом, отмеченным свежими царапинами от ногтей, разодравших щеки до мяса. Вот – взгляд, полный безумия.
Женщина идет, покачиваясь, а все уходят с ее дороги. Она доходит и преклоняет колени. Минуту старческие ладони гладят лицо мертвого пленника.
Наконец она поворачивается и ведет взглядом вокруг, а те, чье оружие в свежей крови, бледнеют. Старуха подходит к ближайшему и протягивает уверенную руку к его кавайо.
Вот – удивление, без ропота осуждения.
Вооруженная ножом, до которого она не имеет права дотрагиваться, она отворачивается и выходит сквозь дыру в баррикаде.
Исчезает в дымке.
Вот – тишина.
И хмыканье.
– Одна она всех не убьет, – говорит боутану сдавленным голосом.
– Знаю. – Ее отец не говорит, но сопит и смотрит как-то странно, сжимая кулаки. – Где ламерей?
– Здесь.
Аве’аверох Мантор появляется в поле зрения, сжавшийся, меньший, чем обычно.
– Сколько у нас колесниц?
– С тысячу. Может, меньше. Но возниц – меньше чем наполовину. Мы потеряли больше людей, чем лошадей.
– Нее’ва!
Вот – старшая сестра в кожаном панцире и шлеме, с луком в руках. Из них троих она лучше прочих управлялась с оружием. Вот – несмелое прикосновении и дрожание губ.
– Сколько из вас умеют пользоваться колесницей?
– Четыреста.
Вот – понимание и тихий смех. Вот что делала Вторая, когда исчезала на постоях. Училась с другими девушками запретному воинскому искусству. Вот – пропитанное веселостью любопытство. Носит ли она еще и кавайо?
– Поедете?
Вот – взгляд в глаза сестры и удивление, что так можно измениться всего-то за несколько дней.
– Где колесницы?
Вот – движение вокруг, но люди не возвращаются на свои места, но выходят из Мертвого Цветка. Все больше и больше, Лепестки пустеют, и кажется, что эта человеческая река никогда не иссякнет. Вот – знание, что весть о старухе, идущей с ножом мстить за сына, уже разошлась лагерем, и люди шагают следом за ней. Вот – знание, что никто и ничто их нынче не удержит.