Мне и моим товарищам не довелось участвовать в боях над Халхин-Голом и озером Хасан, но нарастание напряженности на наших границах, острота угрозы со стороны гитлеровской Германии ощущались постоянно, и наш долг состоял в упорной и кропотливой подготовке к предстоящим испытаниям.
Сегодня, спустя сорок лет, можно с уверенностью сказать, что летные полки, отправлявшиеся на фронты Великой Отечественной войны с Дальнего Востока, оказывались вполне подготовленными к схваткам с фашистскими стервятниками. Труднейшие условия службы, учебы, быта накладывали отпечаток на характеры людей, на весь стиль их взаимоотношений, помогали становлению крепких, спаянных воинской дружбой подразделений. А мастерство оттачивалось в напряженной — ежедневной учебе.
Что касается меня лично, то смысл своей службы я видел в том, чтобы каждую минуту самому и подчиненным мне людям быть в полной готовности, до конца и обязательно со знанием дела выполнить долг перед Родиной. Всегда стремился как можно больше летать, всегда тянуло потрогать руками и «пощупать» в полете неизвестную мне машину, всегда ставил себе цель: выжать из самолета все, на что он способен, в полном диапазоне аэродинамических и пилотажных возможностей. Нельзя быть первоклассным воздушным бойцом, не выработав в себе целый комплекс обязательных навыков: знать машину и ее вооружение непременно во всех тонкостях и деталях, на всех режимах и при разных погодных условиях; не теряться ни при каких обстоятельствах и уметь предельно сосредоточиться в ситуациях, к которым применяются термины «аварийная», «критическая», четко определяться по наземным ориентирам; всегда видеть и мгновенно оценивать воздушную обстановку. Все это дается только длительной, хорошо продуманной и организованной тренировкой, и я не жалел на это ни сил, ни времени.
На Дальний Восток прибыл в должности командира отряда, однако уже через три года, имея звание старшего лейтенанта, получил назначение на должность командира полка. Помню, как пришел представляться командиру дивизии полковнику С. И. Руденко, будущему маршалу авиации. Ничего такого не было сказано вслух, но и по выражению лица комдива, и по его настроению я ясно увидел сожаление, недоумение даже: как это такому молодому человеку (мне было двадцать семь) доверить полк? Тем более, что он знал: полк в силу разных причин имел недостатки, анализом их были насыщены разборы полетов и итогов каждого дня.
К наведению должного порядка приступать пришлось, как это чаще всего и происходит в подобной обстановке, с элементарных вещей. С укрепления воинской дисциплины: где нет ее на земле, там никогда не будет толку в воздухе. И вообще — какой же равнодушный к своему профессиональному делу летчик сможет стать настоящим воздушным бойцом? Начать надо было с наземной, предполетной подготовки техники. И безусловно, с партийной, гражданской, дисциплинарной ответственности каждого, особенно командиров, во всех подразделениях полка. Кроме того, я не только требовал от летчиков отличного владения доверенной им техникой, но и сам лично показывал, как выполняется тот или иной летный элемент, рассказывал, почему именно так. Сам вместе с подчиненными изо дня в день поднимался в небо и шлифовал тот или иной прием воздушного боя.
В общем довольно скоро комдив перестал сомневаться. Полк по итогам очередного смотра занял первое место в истребительной авиация ВВС, я и комиссар полка С. Федоров были награждены автомобилями М-1, а личный состав — денежными премиями. А затем оба выдвинуты на должности командиров дивизий.
Командирский рост, что и говорить, был у меня весьма стремительный. Одно дело полк, совсем другое — дивизия. Здесь совершенно иные масштабы и представления, иная логика командирского мышления.
Первые дни ушли на знакомство с комсоставом, на облет подразделений, на анализ организации боевой учебы. В целом дивизия оставляла неплохое впечатление, хотя я чувствовались некоторые недостатки в качестве подготовки летного состава, уровне организации управления полками, наземном обслуживании техники. Вместе с тем мне не хотелось резко менять устоявшийся распорядок жизни частей. Внимание командиров обратил лишь на один момент: главным в распорядке должны стать строго планомерная огневая подготовка, тактические занятия с комсоставом.
Не вдруг, не сразу я «почувствовал» дивизию. Конечно, то был период, когда мне очень крепко пришлось и перестраиваться, и в чем-то переучиваться самому. В целях самообразования использовал регламентирующие документы и другие материалы, которые отражали сложившуюся тогда у нас теорию боевого применения ВВС, обобщенный опыт использования авиации, организации управления ею. Многое давали и различного рода учения, проводившиеся командованием округа.
Там и услышали мы черную весть: фашисты вероломно, на всем протяжении наших западных границ, вторглись на территорию СССР, бомбили города. Потом постепенно стала проясняться для нас вся драматичность ситуации, сложившейся для многих летных частей, дислоцировавшихся в приграничных округах.
Трудно, почти невозможно передать в полной мере то состояние, что испытывали в летние и осенние дни сорок первого года воины боевых частей, на долю которых выпало прикрывать дальневосточные границы СССР. Остро ощущать смертельную опасность, нависшую над Родиной; быть обязанным, уметь, страстно желать бить врага в открытом бою; испытывать величайшую к нему ненависть, злость, нетерпение — и оказаться вынужденным издали следить за происходящим. Наверное, если бы собрать все письменные и устные рапорты и заявления, подаваемые тогда по всей стране, из них получился бы Монблан лаконичных, но предельно выразительных документов.
Не избежал этой участи и я. Но командующий фронтом Иосиф Родионович Апанасенко был краток: «Не торопись, здесь тоже не посиделки». Ему, герою гражданской войны, комдиву легендарной Первой конной и коммунисту с 1918 года, я по сей день благодарен за постоянное внимательное и заботливое ко мне отношение, за уроки, которые получил от него в пору командирского своего становления.