Никогда прежде Кетъяро не прислушивался так к разговорам простых жителей, слуг и случайно проходящих мимо благородных особ, как во дни, проведённые им во дворце по возвращению из горной деревеньки. После окончания занятий он убегал не в свой зоосад, а в город, брал с собой в сопровождение нескольких отцовских дружинников и прогуливался по торговым рядам, вдоль главной улицы, извилистой и горбатой, как змеиная туша, по дальним закоулочкам, где день и ночь смердело, как на скотобойне. Мирные жители с уважением относились к появляющемуся на их территории царственному гостю. Старухи предлагали ему выпечку, старики – деревянные мечи и луки, заботливо выстроганные из самых мягких сердцевин, бедные детишки клянчили милостыню, и Кетъяро давал им всё, что у него было, и дарил только что купленные пироги и мечи. Но он ходил без шума, просил сопровождающих его воинов всегда ступать на пару шагов дальше, чтобы не привлекать внимания, и потому часто успевал услышать сокровенные тайны мирской жизни прежде, чем простой люд замечал его присутствие.
Сперва он кормился одними только слухами, которые подбирал там и тут во время своих путешествий по жизни истинного Камень-Града, не царских палат, а горного городишки, живущего за счёт наплыва любопытствующих путников, желающих взглянуть на великое чудо – дворец, выросший из чистой скалы, и бесконечной циркуляции благородных господ и их свит. Но время шло. И город раскрывался перед ним всё искреннее.
Калир Кирине порой организовывал путешествия в отдалённые и не совсем места жительства своих подданных. Он сообщал о конечной точке маршрута заранее и никогда не шёл туда в одиночестве, выбирая лучших людей себе в сопровождение. Кетъяро ходил тихо, незаметно, одевал самую простую одежду, которая была у него в гардеробе, сократил свой почётный конвой до одного человека. И уже через полгода он понял одну простую вещь: отец никогда не видел свой город таким.
Дом сирот на юге Камень-Града, там, где копыто породистых краоссцев, столь любимых у знати, не ступало отродясь. Чудное место, бесконечный плач младенцев, ругань и драки мальчиков постарше. Огромные глаза девочек, предпочитающих не вылезать из своих каморок на десять человек. Если высунуть нос наружу, то можно попасться на глаза ежедневно навещающему приют мужчине с широкой улыбкой и жёлтеньким медальоном-удостоверением владетеля борделя. Все те, кто работал в этом сиротском доме няньками и смотрителями, как быстро понял Кетъяро, либо выбирали себе дело ради денег, которые можно драть с подрабатывающих обитателей дома и владетелей борделей, либо же начинали с благородных помыслов, а заканчивали с ненавистью к детям, вечно злым, голодным и грязным. Несколько раз Кетъяро заглядывал в этот огромный, но перекосившийся по всем этажам деревянный дом, где было холодно зимой и душно летом. Он тайно пронёс хозяину заведения одну из брошек, которые крепил по праздникам на свой кафтан. Ночь царевич спал с чувством выполненного долга, ведь за эту брошку можно было не только накормить всех сирот, но и на месяц-другой отвадить от дома сутенёров. Но, вернувшись поутру, он обнаружил хозяина дома и всех смотрителей напившимися до смерти в главной комнате, в том же состоянии были несколько старших мальчишек-сирот, один из которых тихо плакал в углу, прижимая к груди сломанную руку.
После этого Кетъяро уже не мог отмалчиваться перед родителями о своих отсутствиях и требовать хранения тайны от верного телохранителя, сопровождавшего его во всех путешествиях по скрытой жизни столицы Тверди.
Он пришёл к отцу, полный праведного гнева, и попросил отослать людей, чтобы те разобрались с ужасным состоянием главного сиротского дома южного района.
Калир Кирине пообещал сделать всё возможное, но, как и опасался Кетъяро, после этого упрекнул сына в глупости и напрасном риске и запретил отныне уходить в город. Кетъяро стерпел это, ведь ценой его затворничества, которое, несомненно, продлится недолго, будет нормальная жизнь для сирот и наказание для взрослых, превративших жизнь бедных детей в ад.
Но, когда ещё полгода спустя отец позабыл о промашке Кетъяро и царевичу удалось улизнуть в город, на этот раз в одиночестве, обнаружилось, что в плачевной ситуации в южном сиротском доме изменилось ровным счётом ничего. Отец ничего не сделал.