— Пожалуйста, — отвечал Иван Быков, откладывая в сторону ручку и внимательно наблюдая за неторопливо-размеренными движениями фашиста.
— Как вы могли убедиться из моего искреннего и откровенного показания, я — опытный летчик, — медленно проговорил капитан Герих, отводя глаза от пристального, насмешливого взгляда майора. — Вы знаете, что я много раз был награжден за боевые отличия, дрался над полями Европы. Но такого летчика, как тот, который сбил сегодня мой самолет, я не встречал еще ни разу. Я должен откровенно сказать, что такого летчика я еще не встречал, — повторил он фразу, которая, как казалось ему, несколько облегчит его дальнейшую участь в плену.
Быков холодно посмотрел на него и, сложив исписанные листы, перевел взгляд на Уленкова.
Уленков отошел от стола и сделал умоляющий жест Быкову, но майор только головой замотал в ответ.
— Ваше желание исполнить нетрудно. Я с охотой покажу вам аса, сбившего ваш самолет… Вы же слышали мой разговор с ним…
Капитан Герих обернулся, и на мгновение взгляд его встретился с растерянным взглядом Уленкова. Слова похвалы, которые, хотел произнести немецкий летчик, были обращены к юноше, почти подростку. Пленный вздрогнул, словно от удара. Но отступать было уже поздно. И, пряча свою ненависть, он низко склонил голову.
— Я бы хотел в знак уважения пожать руку победителя…
Уленков быстрым движением отвел назад руки и тихо сказал, обращаясь к Быкову:
— Я ему руки не подам…
С ненавистью смотрел он на рослого человека во вражеском мундире, еще совсем недавно дравшегося с ним в небе. Вспомнил, как стрелял гитлеровец в него, когда Уленков спускался на парашюте… С дрожью в голосе повторил юноша:
— Не подам…
— И правильно сделаешь, — сказал Быков, вставая из-за стола и делая караульным знак, чтобы они увели Гериха.
Герих круто повернулся на каблуках и в последний раз с недоумением оглянулся на Уленкова. Ему все еще не верилось, что этот худенький юноша мог стать победителем в воздушном бою…
— А вообще-то ты хитро взял его, — сказал Тентенников. — Видно сразу, что допрос — деликатное дело. Я бы страху на него сразу нагнал, он бы и скуксился, пожалуй.
— И ни слова не сказал бы, — добавил Уленков. — А товарищ майор все сумел из него вытянуть, как полагается…
Перелистывая страницы протокола, Быков сказал, обернувшись к Уленкову:
— Сегодня вам повезло: получили боевое крещение, победили фашиста, увидели унижение побежденного врага. Тройная удача…
— Я машину жалею…
— При таране её не всегда сбережешь! Но ведь и примеров тарана мало было до этой поры… В прошлую мировую войну только русские летчики решались таранить. От этого приема у иностранцев всегда хандра. Вот и Гериха еще подташнивает при одном воспоминании о том: он один из всего экипажа спасся…
— Тут затошнит, — весело добавил Тентенников. — Но ты, Уленков, просто скажи: фашиста видел?
Уленков недоуменно поглядел на Тентенникова, и тот, округлив огромные руки и обнимая юношу, громко пробасил:
— Видел, я знаю, что видел. Ты до сих пор фашиста видел только на картинках да на плакатах. А теперь, позволь заметить, повстречался с живым. И увидел убийцу, у которого нет раскаяния, вора, у которого нет стыда… Теперь тебе и в небе легче будет с ними драться: вспомнишь — и сердце сильней застучит…
— Золотые слова, — подымаясь из-за стола, сказал Быков. — Что ж, товарищ Уленков, поздравляю вас с победой! Сегодня я представлю вас к награде.
И после официального поздравления, подойдя поближе к Уленкову, он провел ладонью по бритой голове юноши и громко сказал:
— А от меня будет тебе личный подарок…
Уленков, не скрывая своей радости, хотел спросить, какой это будет подарок, — ему почему-то казалось, что командир подарит ему чудесный финский нож с отделанной перламутром рукояткой, который так нравился юноше, но, открыв ящик письменного стола, Быков вынул оттуда перевязанный розовой ленточкой пакет.
— Ты, кажется, «Мишку на севере» любишь?
— Люблю, — угрюмо признался Уленков.
— Вот я тебе и подарю коробку «Мишек»…
Глава шестая
Тентенников и так души не чаял в Уленкове, а сегодня, после воздушного боя, он и не отходил от молодого летчика.
— Теперь о тебе слава по всему фронту пройдет, — восторженно говорил Тентенников. — Сам посуди: таран — высшее испытание моральных и физических сил воздушного бойца. И это испытание ты с честью выдержал! Был бы жив Валерий Павлович Чкалов, тебя определивший к летному делу, он бы тебе сразу поздравительную телеграмму прислал…