— Часто я о Чкалове думаю, — признался Уленков. — Я ему стольким обязан, — он меня в жизнь направил… И в нашем майоре чкаловская хватка есть…
— Верно, есть. Но ты дальше пойдешь, потому что моложе. А для истребителя молодость — главное…
Они долго сидели на крылечке, и Уленков внимательно слушал рассказы бывалого летчика.
— Неужели народ в фашистских странах не восстанет против своих палачей? — спросил вдруг Уленков, вспоминая сегодняшний допрос гитлеровского летчика. — Неужели в Германии, в Италии нет настоящих людей в рабочей среде?
— Настоящих людей? — переспросил Тентенников. — Конечно, есть там настоящие люди, но в фашистских тюрьмах сидят они, в концентрационных лагерях, и на плахе рубят им головы. Каждому человеку, который стоит за правду, грозит жестокая расправа — истязания, пытки, смерть…
Он вздохнул, провел рукой по лысине и негромко сказал:
— Если не скучно будет слушать, я тебе расскажу один случай из жизни, и ты увидишь, что самому мне довелось встретиться с человеком, не побоявшимся умереть за нашу правду.
— С удовольствием, Кузьма Васильевич, послушаю.
Тентенников задумался, внимательно поглядел на Уленкова и начал рассказ.
— Это все было задолго до первой пятилетки, когда еще только-только начинали мы строить авиационную промышленность. Отправили группу летчиков в заграничную командировку, аэропланы закупать, моторы, знакомиться с западноевропейской техникой. Во Франции встретил я знаменитого нашего академика. Он тогда тоже был в заграничной командировке, закупки делал, следил за строительством заказанных нами кораблей, и не было, пожалуй, в Европе большого завода, которого он не знал бы. Удивительный был человек! Много видел я в жизни больших людей, но и среди них он выделялся своим обличьем. Великий ученый, один из образованнейших людей в мире, — и в то же время хитроватая мужицкая хватка, с самым темным человеком будет говорить, как равный, и тот поймет его с полуслова. Узнал он, что мы едем на один из итальянских авиационных заводов, — и сразу же объяснил, как следует себя вести в Италии, чего нужно остерегаться, много дал дельных советов. Самолеты итальянские мне не понравились, но купил я там на пробу одну машину. И тут возникло непредвиденное обстоятельство. Нужно было аэроплан лётом переправить в Россию, и договорено было с хозяевами завода, что сделает это итальянский летчик. Но когда бумаги уже были оформлены и деньги внесены, прибегает ко мне в гостиницу инженер с завода и, чуть не плача, говорит, будто никто из летчиков не соглашается лететь в Россию — фашисты им угрожают расправой. Как тут быть? Я, конечно, настаиваю на точном выполнении контракта. Инженер руками разводит — ничего, дескать, не выйдет. Хорошо. Прихожу я назавтра на завод и замечаю, что один молодой летчик очень пристально на меня поглядывает и даже, кажется мне, порывается заговорить. Я его с первых дней заприметил: совсем еще молодой и очень застенчивый, в разговоры не вступает, больше слушает и только глядит на нас печальными глазами, коричневыми, как каленые орехи.
Я с ним, однако, первый не заговариваю. Но к концу дня подходит он ко мне с моим переводчиком (я-то ведь по части иностранных языков слабоват, меня всюду товарищ из торгпредства сопровождал) и говорит:
— Я давно уже хотел с вами побеседовать, синьор руша (это по-ихнему — господин русский).
— Пожалуйста, — отвечаю. — Чем могу быть полезен?
— Я слышал, будто у вас недоразумение с администрацией.
— Это верно, размолвка маленькая вышла.
— И они не могут найти летчика, который доставит в Советскую Россию аэроплан?
— По договору они обязаны летчика найти.
Он посмотрел на меня и тихо говорит:
— Я очень хочу в Москве побывать, увидеть, как там живут советские люди после революции.
— Что ж, милости просим, мы туристов принимаем.
— Нет, — говорит, — я не туристом хочу быть, я хочу что-нибудь для вас сделать, полезным хочу быть Советской России.
Я недоуменно плечами пожимаю, — ведь в то время в Италии можно было всякой провокации опасаться, и хоть понравился он мне обличьем своим, но, говоря по правде, не мог я ему довериться.
— Если вам администрация скажет, будто нет здесь летчиков, которые согласны лететь в Россию, вы им ответьте, что они говорят неправду. Я сам поведу самолет. И пусть вас моя молодость не смущает — я уже в больших перелетах участвовал, правда, вторым пилотом.
— Что ж, если вы согласны лететь — я рад буду, но вы все-таки сами со своим хозяином переговорите. Мне ведь неудобно первому о вас разговор затевать.