— С главврачом я потом договорюсь, — уверенно сказал Уленков. — А сейчас — едем.
Быков недоуменно посмотрел на Уленкова. Ему и самому не хотелось оставаться в госпитале, но не решался он нарушить установленный порядок.
Уленкову все удавалось сегодня, — удалось и Быкова уговорить.
Надев кожаное пальто и старенькую фуражку, Быков, чуть прихрамывая, вышел из госпиталя вслед за Уленковым.
Через час пикап уже ехал по летному полю.
На командном пункте все, кроме комиссара, были удивлены, да и сам Шаланов не показывал виду, что принимал участие в проделке Уленкова.
Летчики радостно приветствовали своего командира. Быков сразу пошел на командный пункт и выслушал рапорт оперативного дежурного. Уленков стоял рядом и не сводил глаз с командира. Изредка они переглядывались, и юноша счастливо улыбался: вот ведь как было придумано хорошо. Лучше не надо! В госпитале не поправился бы, а здесь — быстро в норму придет…
Низко пригибаясь, вошел в землянку Любимов.
— Наконец-то свиделись! — сказал он, протягивая Быкову руку. — Ведь я уже и в госпиталь к вам собирался.
Быков встретил усмешкой и Любимова. Уленков, не сводивший глаз с командира, вдруг заулыбался, обрадованный неожиданной догадкой: ведь он потому посмеивается над всеми сегодня, что хочет скрыть собственную радость. К новому полку Быков уже успел привыкнуть за время боев, и тяжела была для него разлука с частью.
Назавтра, после вручения гвардейского знамени, полк проходил парадом мимо высокой украшенной флагами трибуны. Уленков шел впереди — он нес гвардейское бархатное знамя.
Проходя широким шагом мимо трибуны, Уленков все время косил глазами, чтобы еще раз посмотреть на приехавших в полк гостей — московских фронтовиков.
После парада пришли в столовую и расселись за длинными столами, потом начались речи и тосты. Уленков впервые в жизни поднес к губам кружку с обжигающим язык сладковатым спиртом и почувствовал, как кружится голова.
И сразу дрогнули стены, все качнулось и поплыло перед глазами.
Первые речи он пропустил, должно быть, да и начала речи Быкова, говорившего теперь, не слышал. Но вдруг он услышал свою фамилию. Да, он не ошибся… Это о нем говорил командир…
— Моя судьба сложилась несколько иначе, чем ваша, — говорил Быков, положив руку на стол и немигающими серыми глазами глядя на комиссара полка Шаланова. — Я вырос в летной семье, с детских лет привык к авиационному быту, видел первых русских летчиков, когда они еще были молодыми людьми. Я знаю, как труден был их путь к победам. Но мы, советские летчики Отечественной войны, многим обязаны им, их самоотверженности, их любви к России, к авиации. Они были людьми долга и преданности делу. И новое поколение русских крылатых богатырей выросло на наших глазах, выросло за время войны. Советская Родина дала им возможность смолоду выявить летный талант. Вот возьмите Уленкова, — все обернулись и стали смотреть на Уленкова, а тот покраснел и низко наклонил коротко остриженную голову, — я его помню еще мальчиком, когда он пришел на московский аэродром, чтобы просить незабвенного Валерия Павловича Чкалова о помощи: Уленков мечтал стать летчиком. С тех пор много воды утекло. Мечта Уленкова сбылась. Когда он впервые прибыл в мой полк, незадолго до войны, я его по-прежнему считал мальчиком: с ним нельзя было ни о чем поговорить всерьез, вечно, бывало, смеется. А сейчас… сейчас я не ошибусь, если скажу, что у него много шансов стать со временем знаменитым летчиком, а ведь жизнь у него впереди, ему нет и двадцати лет…
Глава восемнадцатая
Уленков тяготился своей славой. Стоило только приехать в полк корреспонденту или фоторепортеру — сразу же начальство вызывало Уленкова в штаб, начинались бесконечные расспросы и разговоры, и застенчивому юноше в такие минуты приходилось очень много говорить и чуть не по десять раз подряд рассказывать о своей очередной схватке с фашистами. Однажды он просто спрятался от корреспондента, но Быков нашел его и сделал строгое внушение тут же при госте.
— Не я один герой, — хмуро сказал Уленков, — вон Зверев вчера два самолета сбил, а о нем не говорят ни слова.
— Чудак человек, — сердито ответил майор, — откуда у тебя этакая любовь к спорам? И о Звереве напишут, когда его время придет. И о тебе не потому только пишут, что ты — герой, но и потому, что других хотят сделать героями. Прочтут молодые летчики, как ты врагов в небе бьешь, и сами захотят отличиться.