— Пожалуйста, мсье Быков, ваш аэроплан в соседнем зале…
— Откуда вы знаете меня? Ведь мы, кажется, не знакомы…
— Я должен знать вас. Фамилии русских летчиков уже стали знамениты во Франции.
Они вошли в большой зал со сводчатым потолком и выщербленным каменным полом. Вдоль стены ровным рядом были расставлены новые монопланы и бипланы.
— Вот, — подходя к крайнему аэроплану, сказал высокий господин. — Эту машину мы приготовили для вас.
Быков снял пиджак и начал ощупывать, чуть не на зуб пробовать, каждую часть аэроплана. Он осматривал молча, сосредоточенно и покрытый материей деревянный остов крыла, и винт, и руль глубины, и шасси.
Минут через двадцать он снова надел пиджак и пошел к выходу.
— Куда вы? — спросил высокий господин.
— Скоро вернусь, мне надо заехать за механиком — на «митинг», который рядом с вашим заводом.
— Я вас буду ждать…
На «митинге» — так назывались места пробных полетов — было скучно и малолюдно. Почти все аэропланы стояли в ангарах, и только какой-то неопытный авиатор тщетно старался подняться в воздух на стареньком «бреге», должно быть, уже порядком пострадавшем в воздушных передрягах.
Возле ангара стояли механики. Победоносцев чуть не заплакал, глядя на раскачивающийся в разные стороны аэроплан: как это напоминало его собственные неприятности… Быков подошел к веселой группе. Механики обратили внимание на молчаливого авиатора, и тот, который стоял к нему ближе других, маленький худощавый горбоносый южанин и синем берете, громко спросил Быкова:
— Чего ждете вы? Кто вам нужен? Мы не привыкли к молчаливым людям на митинге. Вы — авиатор?
— Да, авиатор, и хочу выбрать из вас одного, который согласился бы поехать в Россию на полгода.
— В Россию? — Механики обступили Быкова. — Но если уезжать далеко, то уж лучше на юг — там жарко, а у вас такие морозы.
— А сколько вы будете платить нам?
Худощавый подошел к Быкову и, приподнявшись на цыпочках, обнял его за плечи.
— Вы очень богаты?
— Нет. Я — бывший железнодорожный телеграфист, а теперь стал авиатором. И условия мои такие: все, что заработаем, — честно делим пополам.
— Все кошки хороши в темноте, вдруг отозвался худощавый. — Я потому спрашиваю вас, — снова обратился он к Быкову, — что мне опротивело служить богатым импресарио… и кроме того, только час назад меня уволил мой хозяин…
— Что же, тогда поедемте со мной в Россию…
— Может быть, и поеду, — сказал худощавый. — Мне хочется повидать Россию, её города, долины, реки… Меня зовут Делье. Я буду вам полезен. Я хороший механик, не правда ли? — спросил он у стоявших рядом французов.
— А ведь я вас видел недавно, — сказал Быков. — Мы ходили с приятелем в кинематограф и встретили вас там.
— А я вас не запомнил, — чистосердечно признался механик. — Хотя, говоря по правде, почти каждый день хожу смотреть новые картины… Мне синемá еще не успел наскучить. И он почему-то напоминает мне авиацию — та же быстрота, те же темпы…
— Помните, выступал тогда певец в берете, а вы подпевали ему, — я, правда, не все слова разобрал…
Делье захохотал.
— Теперь вспоминаю, мы вас тоже заметили и почему-то решили сразу, что вы оба — русские…
— А что вы знаете о России?
— К сожалению, очень мало. Знаем только, что у русских нужно учиться делать революцию. Мы помним тысяча девятьсот пятый год… И я сам недавно на большом собрании видел Ленина…
Победоносцева удивили веселые мастеровые люди. Он подошел к ним поближе.
— А вы? — спросил у него худощавый. — Вы кого ищете?
— Это мой приятель, — ответил Быков. — Хорошо, я беру вас с собой в Россию. Но имейте в виду, — он посмотрел на часы и заторопился, — ваша новая служба начинается через тридцать минут…
Делье побежал в ангар. Минут через десять он вернулся с маленьким саквояжем в руке.
— Я готов. Жениться я еще не успел, имущества у меня никакого нет, кроме этого саквояжа, и раздумывать долго я не привык, когда принимаю в жизни серьезные решения. К тому же вы кажетесь мне хорошим человеком… Когда мы едем в Россию? А вас, — обращаясь к остальным механикам, он ударил себя по груди, — я попрошу хорошо встретить меня, когда я вернусь из России.
Быков торопился. Делье, припрыгивая, шел за ним.
— Летая на аэроплане, я разучился ходить пешком, — сказал он. — Куда мы идем?