— Света.
— А фамилия?
— Орешина… Я не виновата, что скатерть запачкалась, — добавила девочка со слезами в голосе.
— Ну конечно, — согласился Шефтл, подбрасывая ее на коленях, — раз скатерть запачкалась, значит, скатерть и виновата.
— Нет, не скатерть. Это чернильница виновата. Она сама перевернулась.
— Сама? Вон оно что! Ай-яй-яй… Почему же это она взяла и перевернулась?
— Потому что не хотела стоять на одной ножке! — рассмеялась девочка.
— Вот как! — звонко прищелкнул Шефтл языком. — А ты умеешь прыгать на одной ножке?
— И даже до самого окна.
— Ну, если так, вот тебе подарок, — и, вынув из кармана пеструю коробку с леденцами, Шефтл дал ее Свете.
— Ой, какая хорошенькая коробочка! — закричала Света, соскочила с коленей и бросилась к матери, которая уже переоделась и, поправляя волосы, вошла в комнату.
Она надела белую блузку и синюю шевиотовую юбку, ловко облегавшую ее стройное тело.
— Мама, смотри! — весело трясла девочка жестяной коробкой.
— Я вижу, вы уже подружились, — грустно улыбнулась Элька. — Подожди еще минуточку, Шефтл… Света, пора спать! — строго сказала она и принялась стелить постель.
«Какая милая, — думал Шефтл, искоса поглядывая на Эльку. — Сколько лет прошло, а она все такая же красивая. Та же походка… Те же волосы золотистые… Только теперь они длиннее, почти до плеч, и вьются на концах…»
Наконец Элька уложила дочь и подошла к столу.
— Что, сильно изменилась? — спросила она, заметив, что Шефтл не спускает с нее глаз.
— Наоборот… Такой я тебя запомнил… Такой увидел в первый раз.
— А теперь ты видишь совсем другую Эльку, а, Шефтл?
— Почему? — сдавленным голосом спросил Шефтл, чувствуя, что краснеет.
Элька привычным легким движением откинула волосы назад.
— Ох, Шефтл, лучше не спрашивай, — сказала она грустно. — Столько пришлось пережить за это время…
Шефтл украдкой бросил взгляд на висевшую над этажеркой фотографию.
— Если б ты знал, какой человек Алексей, — продолжала Элька, словно угадав его мысли. — Трудно мне без него, очень трудно. Такая уж у него работа, что нынче он здесь, а завтра — за тридевять земель, на очередной новостройке. Он замечательный специалист, везде его требуют, что ему остается делать? Но мне-то каково одной с ребенком. А ему? Тоже нелегко, сам понимаешь, что это за жизнь. Мы со Светкой чуть не пол-Союза объездили вместе с ним, где только не побывали: в Чите, в Улан-Удэ, в Краматорске… Всякий раз берись за новую работу… а не работать я не могу, сам понимаешь… И вообще… Сколько можно? Ребенок его почти не видит, а ведь ребенку мало одной матери, отец тоже должен быть рядом… Как видишь, я решила пожить в Гуляйполе, в родных, можно сказать, краях, пока Алексей не кончит своей работы в Минске… Ох, прости, заговорилась я, — прервала себя Элька, — лучше ты расскажи о себе. Как живешь, что поделываешь? Кое-что я слышала от Иващенко. Как поживает Зелда? Все такая же красивая?
То, что Элька назвала Зелду красивой, было Шефтлу приятно. Он сдержанно улыбнулся.
— Хотелось бы мне повидать ее… И детишек… Представляю себе, как весело у тебя в доме. А сколько им?
— Старшему, Шмуэлке, исполнилось семь, почти парубок… Остальные мал мала меньше: Эстерке пять, Тайбеле три, а самому младшему, Шолемке, как раз в прошлую субботу год исполнился. Озорники ужасные, особенно Шолемке.
— Наверное, на тебя похож, — слегка улыбнулась Элька.
— Да нет, не похож. Девочки, те еще хоть чем-то в меня, а мальчишки все в Зелду.
— Ну, а мама твоя как?
— Маме, слава богу, уже за семьдесят. Но еще ничего. Помогает по дому.
— Меня она, должно быть, уже не помнит.
— Почему? Вот недавно Иващенко о тебе рассказывал, так она сразу вспомнила, как ты пришла и помогала ей зерно во дворе накрыть.
— Правда? — обрадовалась Элька. — Верно, верно, накрывала… Собирался дождь, а тебя не было. И той самой ночью в меня стреляли. Боже мой, кажется, вчера все это было, а сколько лет прошло…
— Но ты, видно, не очень по нас скучала… Три, да, три месяца, как ты в Гуляйполе, и ни разу… Хоть бы съездила посмотреть на хутор, на колхоз. Твой, можно сказать, колхоз. Теперь ты Бурьяновку не узнаешь.
— Давно собираюсь, но, веришь ли, свободной минуты не было. Теперь, правда, полегче. Непременно приеду. У нас собственная упряжка, двуконная бричка, хорошие лошади.
— Мама, я тоже хочу! — заныла Света, садясь в кроватке и не выпуская из рук коробку с леденцами.
— Ты почему не спишь? — Элька встала и подошла к кроватке.
— Не хочу, — захныкала девочка. — Хочу поехать с тобой…