Вскоре подошла и Доба со своим узлом.
— Ну, как он себя чувствует? — спросила Зелда. — Спит.
— Вот и хорошо. Говорят, болезнь сном проходит.
— Дай бог. Он ведь и раньше был не из силачей. А теперь и вовсе никуда.
— Ничего удивительного, — сочувственно откликнулась Зелда.
Мимо проходил Хонця. Остановился, прислушался.
— Что случилось? — спросил он устало. — Где Юдл?
— Да вот плохо ему, — пожаловалась Доба, — Поясницу схватило. Лег, спит.
Хонця промолчал. Пробираясь между разостланных вокруг ряден и одеял, он пошел к своей подводе: оттуда, из темноты, доносился молодой, звонкий голос Нехамки.
Юдл, лежа под буркой, с затаенным дыханием прислушивался к каждому звуку. Услышав, как Хонця спрашивает о нем у Добы, он вздрогнул. Правда, Хонця тут же ушел, но Юдл уже не мог успокоиться. Зачем Хонця спрашивал о нем? Что ему нужно? А что-то ведь нужно было… Иначе бы он не спрашивал… Неужели догадывается? Юдл даже вспотел, когда подумал со этом. Замер и долго боялся пошевельнуться. Гомон постепенно стихал, и вскоре слышен был только протяжный, свистящий храп усталых людей.
Табор спал.
С первыми проблесками рассвета Хонця был на ногах. Переходя от подводы к подводе, он хриплым, простуженным голосом будил людей, торопил в дорогу: сегодня еще надо успеть к парому и переправиться на другой берег.
Закоченевшие от ночного холода, недовольные, что их вырвали из сладкой предутренней дремы, люди вылезали из-под отсыревших одеял, старых тулупов и бурок и, с трудом разминаясь, шли запрягать лошадей. Женщины потеплее закутывали плачущих детей, увязывали вещи, снова складывали их на подводы.
Доба, — ноги, спина, голова — все у нее так болело, что на свет не хотелось смотреть, — поднявшись, первым делом пошла проведать мужа. У подводы его не оказалось. «Слава богу, обошлось, — с облегчением подумала женщина. — Раз встал, значит, ему полегче. Пошел, должно быть, к лошадям».
Но вот уже все остальные упряжки были готовы, можно было трогаться, а Юдл не появлялся.
«Чего он там копается», — недоумевала Доба.
Она стала пристально вглядываться в туман, поднимавшийся над соседним лужком, но сумела различить лишь смутные тени двух лошадей. Юдла около них не увидела. «Может, ему там снова стало плохо», — встревожилась Доба и пошла к лошадям. Юдла там не было. Не зная, что и думать, она непослушными пальцами распутала лошадей и погнала их к табору.
Додя Бурлак, Шия Кукуй, Риклис и другие возницы стояли с кнутами в руках и, недовольные, ждали. Хонця спросил:
— Где Юдл?
— На лугу его нет… — ответила Доба, растерянно глядя на окружающих. Ей казалось, что они что-то знают, но не хотят ей сказать. Те, однако, знали ровно столько, сколько она сама.
— Да-а, — протянул Додя Бурлак. — Вот так история. И никто ничего не слышал, не видел…
— Нет, я слышала, — отозвалась Зелда. — Я слышала шум на дороге, топот — Курт закашлялся и меня разбудил. Шло войско, большое войско. Может, Юдл с ними ушел, с военными, — прибавила она.
— Вы думаете?
— А ведь вы говорили, что Юдл заболел, — недоверчиво поглядел на Добу Хонця.
— Да вот… жаловался, что поясницу ломит…
— Тогда как же он мог уйти?
— Господи, откуда я знаю…
— Да-а, история… — задумчиво повторил Додя Бурлак.
С минуту все стояли молча, ломая голову над этой историей, но так ничего и не придумали.
— Ну, хватит, — хмуро проговорил Хонця. — Нечего время терять. Садитесь на подводы и поедем.
— А я? — взмолилась Доба. — Без него? Как я без него поеду?
— Так чего вы хотите? Здесь, что ли, останетесь?
— Ну а что же мне делать? Как ехать, если я не знаю, что с ним и куда он делся…
— А если останетесь, так узнаете, да? — бросил ей Хонця, стараясь сдержать раздражение, и быстро пошел к подводе, стоящей возле колодца. Другие тоже направились к своим подводам. Одна Зелда осталась около Добы.
— Пойдем и мы, — сказала она мягко, подхватывая Добу под руку. — Не мучайте вы себя. Могу побожиться чем хотите, что мы его найдем у переправы. Скажите сами, ну куда еще мог он уйти? Те вот, что здесь проходили, взяли его с собой, попросили, должно быть, показать дорогу… Наверняка так оно и было. Вот увидите, он будет нас ждать у парома…