— С первого дня никакой жизни от него нет, — пожаловалась Доба, — только горе и горе…
Охая, она влезла на подводу. Дети, давно уже сидевшие посередине, на сыроватом от рассветной росы рядне, ежились и жались друг к другу. Было холодно. Солнце только-только выглянуло из тумана и еще не грело. Зелда, с Шолемке на коленях, примостилась спереди, там, где раньше сидел Юдл Пискун, и дернула вожжи. Лошади, дремавшие с опущенными головами, вздрогнули, подняли уши и неохотно тронулись в путь.
Шли воинские части. Из окрестных сел и хуторов и из дальних местечек сюда стягивались и вливались в общий поток фуры, арбы, мажары с беженцами. Все повозки скрипели под непомерным грузом. Некоторые по-цыгански были покрыты старыми домоткаными коврами, пестрыми плахтами, иные — брезентом. И отовсюду слышались стоны старых людей и плач ребятишек. В стороне от заполненной народом дороги со скрежетом двигались колхозные тракторы, тащившие за собой новые жатки. Вперемежку с колхозными повозками ехали военные с фуражом, с полевыми кухнями, санитарные машины, передвижные радиостанции и небольшие фургончики с ранеными. По ярким пятнам крови, которые проступали сквозь бинты на головах, плечах и свисающих ногах, видно было, что раны совсем свежие. В этом столпотворении бурьяновцы все же держались вместе. Подводы шли впритык одна за другой, и наконец, уже далеко за полдень, поднявшись на гору, бурьяновцы увидели внизу широко разлившуюся реку.
Берег был черным от людей, осаждающих подход к парому. Шум стоял невообразимый.
Бурьяновские подводы остановились немного в стороне, и Хонця пошел на разведку. Сидя на высоком возу, Доба и Зелда вглядывались в толпу, гудящую словно огромный улей, надеялись — а вдруг покажется Юдл. Внезапно раздались испуганные крики:
— Парашютисты!.. Парашютисты!..
Еще ничего не понимая, женщины увидели Хонцю, который изо всех сил бежал назад. Лицо у него было бледное, рот широко раскрыт, в глазах застыл ужас.
— Что случилось? — крикнула Зелда, испуганная его видом.
— Немецкие парашютисты… На том берегу… Дорога — перерезана…
— Отец! Тату-у!.. Сюда!.. Скорее… — кричала Нехамка со своей подводы.
Но Хонця вдруг остановился. Подняв седую голову, он смотрел в небо. Там, вырвавшись с оглушительным ревом из-за гряды туч, летели три бомбардировщика. Летели низко, как будто знали, что им ничто не угрожает. Сохраняя боевой порядок, они неслись прямо к парому. Паром, полный счастливцев, которым удалось пробиться и погрузиться на него, был посередине реки. Мгновение — и бомбардировщики настигли его. Еще мгновение — и все вокруг дрогнуло от ужасающего, леденящего душу взрыва. Тотчас отовсюду послышались отчаянные крики, вопли женщин и детей. Все, что было на берегу, стремительно хлынуло прочь от реки. Телеги наезжали одна на другую, сцеплялись колесами, сталкивались задранными дышлами; шоферы без умолку сигналили протяжными тревожными гудками, моторы ревели, возницы, чертыхаясь и щелкая кнутами, яростно стегали лошадей, а лошади, с испуганным ржанием, дико взбрыкивали задними ногами или становились на дыбы, метались из стороны в сторону…
Самолеты сбросили в реку еще три бомбы. Паника усилилась…
Спустя неделю бурьяновские подводы, конвоируемые несколькими эсэсовцами, приближались к своему брошенному хутору. С низкого, неприветливого серого неба Уже третьи сутки подряд моросил мелкий, въедливый Дождь. Все то, что находилось на подводах, насквозь промокло. От измученных, отощавших лошадей шел густой пар. Заросшие, усталые колхозники понуро брели за своими возами, и куски грязи из-под задних колес летели им прямо в лицо. Никто не проронил ни слова. Женщины на подводах сидели с застывшими лицами, крепко сжав губы. Не плакали испуганные дети.
Обоз напоминал похоронное шествие.
Вот так, под дождем, под хмурым небом, въехали они в пустой хутор.
Никто не отворял им ворот; дома стояли с заколоченными ставнями, лишь кое-где в поредевших палисадниках, среди бурых, увядших кустов и черных деревьев, вспыхивали поздние красные георгины. А у Доди Бурлака во дворе по-прежнему стоял большой, просторный балаган, построенный к его золотой свадьбе…
1963–1955
Конец первой книги