Когда женщина понимает, что нравится мужчине, она невольно выискивает его фигуру среди соплеменников и прислушивается, рассчитывая уловить знакомый голос в коридоре или на улице. А встретившись с мужчиной глазами, забывает, чем занималась минуту назад. Мужчина прохаживается по кабинету, заложив руки за спину. Усевшись напротив, изучает отпечатанные переводы, а женщина вертит в руках карандаш, не решаясь лишний раз посмотреть на мужчину. Он выхватывает карандаш и водит по строчкам. Остро заточенный грифель на мгновение замирает и продолжает движение, а потом женщине возвращают перевод без помарок и исправлений. Мужчина протягивает карандаш, и она замечает край бинта под манжетой кителя. Женщина пугается: неужели он ранен? И натолкнувшись на взгляд мужчины, мучительно краснеет. А гость поднимается и уходит не спеша. Свидетели этой сцены, а точнее, свидетельницы понимающе переглядываются и склоняются над переводами, пряча улыбки.
Вдруг становится важным видеть мужчину каждое утро и каждый вечер — хотя бы мимолетно, издали. И если не удается, одолевает разочарование, словно твердо пообещали и обманули. А еще мешает проклятая неловкость. При встрече она склеивает рот, язык прилипает к небу, и элементарные фразы даются с трудом.
Надо бы завести разговор о том, что дорогие подарки обязывают. Но Айями молчит, потому что у неё нет подходящих слов. И похоже, она стремительно глупеет в компании господина А'Веча.
— Твоя дочь идет на поправку?
— Да.
Сегодня утром Айрамир просипел: "Привет" и самостоятельно съел завтрак.
— Это хорошо. Если хочешь, я устрою баню. Попаришь ребенка, и остатки хвори выйдут.
Предложение господина подполковника ошарашило и застало врасплох. Айями растерялась, а он нахмурился. Ей вдруг пришло в голову, что А'Веч воспримет отрицательный ответ как оскорбление. Потому что не привык к отказам.
— Спасибо, — промямлила Айями. — Но боюсь, мы, амидарейцы, не приспособлены к бане. Говорят, там очень жарко.
— Кто говорит? — свел брови господин подполковник.
Почему-то Айями решила, что он не обрадуется, услышав имя Имара.
— Уборщицы рассказывали, — выкрутилась она. — Мы, амидарейцы, предпочитаем принимать ванну или душ. Из-за высокой температуры заходится сердце, и возникает опасность инфаркта.
— Откуда ты знаешь, если не пробовала? — спросил А'Веч недовольно.
— Думаю, к бане нужно привыкать так же, как человек привыкает к холодной воде, закаливаясь. То есть постепенно. Ведь мы, амидарейцы, менее выносливы, чем вы, даганны.
— Так и есть. Нас с младенчества приучают переносить жару и холод, — согласился он с оттенком самодовольства.
Маленькая лесть утихомирила А'Веча. Как вода затушила с шипением уголек — еще не раскаленный, но уже горячий. "Он вспыхивает, когда ему идут наперекор" — отметила Айями.
— Мое предложение в силе. Если надумаешь, я скажу, и баню нагреют до комфортной температуры. Домой отвезут на машине, не успеете застудиться.
— Спасибо, я обязательно подумаю, — отозвалась Айями неуверенно.
Её придавил организационный размах. Господин офицер щелкнет пальцем, и для амидарейки натопят баню — странный дом без окон и с трубой, а после отвезут с дочерью домой на автомобиле. Это больше, чем забота о больном ребенке. Это молчаливое признание того, что Айями — не только чужачка-подчинённая, но и женщина, к которой проявляет особое внимание второй заместитель полковника. Согласившись с его предложением, она согласится принять его ухаживания со всеми вытекающими последствиями. Об этом узнает гарнизон, узнает город, узнает Эммалиэ. Горожане будут злословить за спиной и не упустят случая вылить на голову помои из окна.
Пока не поздно, нужно объясниться с господином А'Вечем вежливо, не оскорбив его достоинства.
Хорошая мысль, но Айями молчала, проглотив язык. Потому что правильные слова как назло не шли на ум. Дома она обдумает речь, прорепетирует и постарается убедить А'Веча в нескромности поблажек, предоставленных амидарейской переводчице.
А обдумывать и репетировать не потребовалось.
Вечером Айями, прихватив пачку крупы, отправилась к Оламирь. Надо же расплачиваться, пусть долг и отсроченный.