— Почему? — удивился он, хотя и заметил её огорчение.
— Простите, не могу. Накопились домашние дела.
В понедельник отказалась Айями и во вторник. И в среду сказала, что не может задержаться после работы, а в четверг Имар потребовал:
— Аама, объясните, что происходит. Вам неприятно со мной общаться?
— Что вы! Вовсе нет. Вы сделали для меня много хорошего. И продолжаете помогать.
— Тогда в чем дело? — нахмурился Имар.
Впервые Айями увидела его недовольство — сведенные брови, морщинки на лбу и сердито поджатые губы. Она успела привыкнуть к Имару и умудрилась забыть о том, что он даганн, чужак. Не друг и не приятель, а работодатель, начальник. Победитель, у которого в подчинении побежденные.
И Айями рассказала — смущенно и невнятно — о том, что на вечерних неосвещенных улицах женщин подстерегают опасности.
Имар задумался.
— Мы и не подозревали об этой проблеме. И конечно же, вы не назовете имя той, что пострадала от рук неизвестных.
Айями сникла, придавленная его прозорливостью. Правда, промелькнула подспудная и неприятная мыслишка, что Имар пообещал той женщине помощь с трудоустройством. Или А'Веч.
— Не могу, меня просили не распространяться.
— Аама, вы тоже бывали в клубе? — спросил вдруг Имар.
Она замерла.
— В пределах комендатуры нельзя отвлекаться на посторонние разговоры, — нашлась с ответом и сказала с вежливой улыбкой каждодневную отполированную фразу: — Большое спасибо за помощь в работе. До свидания.
Теперь Айями торопилась после работы домой. А вот утренние походы к речке внушали страх. Полынья темнела рваной полосой на тонком льду. Светало поздно, поэтому приходилось зачерпывать воду наугад, но Айями давно приноровилась и не обливала себя ледяной водой. Катила тележку и останавливалась, прислушиваясь: то снег скрипнул, то чьи-то тени мнятся, то голоса.
— Будем ходить за водой днем с Люней, — постановила Эммалиэ. — Это безопасно и надежно.
— Не утянете, — покачала головой Айями. Нужно иметь силы и сноровку, чтобы не упасть в воду, не набрать в сапоги и чтобы волочить по снегу тележку с бидоном, не разлив содержимое. А Эммалиэ не справится, годы не те.
Вечером, когда Люня заснула, соседка сняла с антресолей свой чемоданчик, в котором хранились её воспоминания, и достала лакированный футляр вишневого дерева.
— Вот, примерь.
— Что это? — Айями потеряла дар речи.
— Стилет. Риволийский. Трофейный, подарок от мужа в качестве сувенира.
Стилет — серебристый узкий клинок с прямой крестовиной — входил точно в кожаные ножны, которые крепились на боку, под мышкой, с помощью мягких кожаных ремней.
— З-зачем? — выдавила Айями с поднятыми руками, пока Эммалиэ подгоняла портупею по её фигуре.
— Затем. Когда нападут, поймешь. Так… пуговицы слева, значит, ножны должны быть справа. Сунешь руку за пазуху и достанешь.
— Я не с-смогу. Не сумею. — Айями аж залихорадило при мысли о том, что под мышкой находится холодное колющее оружие.
— Никто и не говорит, что нужно кого-то убивать. Вынешь и попугаешь, они и разбегутся, — заверила Эммалиэ и накинула ей на плечи пальто. — Надень и застегни. Просунь пальцы. Чувствуешь рукоятку? Это женская модель. Ножны под комфортным углом, так что вытащишь без заминки. Потренируйся.
Стилет, и правда, выходил из ножен как по маслу, словно дожидался, когда его используют в деле. Портупея не мешала при ходьбе и не отягощала весом.
— И все равно я не смогу, — сказала Айями упрямо.
— Тогда тебя убьют. А Люня останется сиротой… Послушай, Айями, я ж не говорю, что ты должна ходить по улице, размахивая оружием. Вернешься с речки — снимешь. Зато я буду за тебя спокойна.
— А если остановит патруль?
— Ну, вот ты ходишь по утрам за водой, и что? Остановили тебя хоть раз?
— Нет.
— Вот видишь. Даганны не заглядывают дальше освещенных улиц. Пусть мы перережем друг другу глотки — им наплевать. Если случится чудо, и тебя остановят, предъявишь документы. Не думаю, что будут обыскивать. А если чудо не кончится, и все-таки обыщут, объяснишь, что оружие предназначено для защиты.
— Ну… не знаю. Рискованно как-то.
— Вот что я тебе скажу. Это счастливый стилет. Кто бы его ни носил, ни разу им не воспользовался.
— Правда? — выдохнула с облегчением Айями. — А в бок не воткнется?
— Смеешься? Риволийское качество и надежность. Эх, Айя, кабы умели мы с ним обращаться, — вздохнула мечтательно Эммалиэ. — В опытных руках этот стилет поет как песня.